Вкус Парижа [Литрес]

– Ага, ага. Мы как раз достигли тех отношений, когда мне очень хочется скрупулёзно соблюдать наши джентльменские соглашения. Подождите, голубчик. Это только начало. Шах войдёт во вкус, все ваши гнилые патримуаны перекочуют в Персию. И дворцов, и денег у него хватит.

Он схватился за голову:

– Синдикат антикваров будет поставлен в известность!

– Не уверен, что он распечатывает ваши депеши.

Хранитель французской старины выглядел таким потерянным, что я сжалился:

– Смиритесь. Поздно заламывать руки. Владельцы уже договорились и получили задаток от иранского посольства. Продажа – дело решённое.

Додиньи протиснулся мимо стола и, натыкаясь на столики, выбежал из бистро. Я не останавливал его. Теперь я знал всё. Оставалось объяснить необъяснимое и поправить непоправимое.

Видимо, чем-то я выдал себя этим вечером, потому что после ужина Елена зашла ко мне в кабинет:

– Ты избавился от браунинга?

– Ещё нет. Орудие убийства должно попасть к Марго, но я пока не знаю, как это сделать.

– Я не хочу, чтобы ты с ней встречался.

– Ого! Я когда-нибудь просил тебя с кем-либо больше не встречаться?

– Можешь попросить.

Я представил себя на коленях, умоляющим её не встречаться с Дерюжиным.

– Нет, спасибо. Такие вещи каждый решает сам для себя и сам несёт ответственность. Но если я встречусь с ней, это будет только потому, что это необходимо.

– Нет никакой необходимости. Ты с ней уже всё выяснил. И водил её в такой ресторан, куда никогда не водил меня.

В отчаянии я схватился за голову:

– Послушай, ещё утром всё было так хорошо! Почему опять?!

Она присела на подлокотник кушетки:

– Потому что я боюсь её.

– Чего ты боишься? Она мне совершенно не нравится. Я не верю, что мы избрали этот момент для выяснения отношений.

Елена вытащила пачку «Лаки Страйк», зажгла сигарету, затянулась:

– Может, нам пора выяснить их раз и навсегда.

Я словно рухнул в тёмную бездну. Я просто не мог бороться на оба фронта – и с расследованием, и с ней.

– Елена, умоляю, не сейчас.

Мы молчали. Когда тишина стала невыносимой, я её нарушил:

– Ты опять куришь?

– Пытаюсь. Вкус ужасный, но, говорят, помогает от нервов. Я схожу с ума от всего происходящего. И вдобавок толстею. А ты…

– Я-то чем виноват? Я пытаюсь спасти тебя.

– Но ты изменился. Мне кажется, ты винишь меня.

– Нисколько, – сказал я мрачно.

– Ты жалеешь, что женился на мне?

Мне бы выдавить из себя что-нибудь ласковое, но слишком саднила собственная боль. Я прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, мысленно приказывая себе успокоиться. Сейчас надо действовать, исходя исключительно из логики.

Коротко и сухо отрезал в ответ:

– Нет, не жалею.

Она разочарованно повторила:

– Нет? И всё? А почему не жалеешь?

– Потому что я не мог не жениться на тебе. И потому что жалеть бессмысленно.

Она откинулась, как будто я ударил её. Ничего не сказала, только сидела недвижно с растущим на конце сигареты пеплом. Меня пронзил невыносимый раскалённый кол жалости.

Уже мягче я сказал:

– Не жалею, конечно, – потрепал её по безжизненной руке, – но я должен спасать тебя любой ценой. Я делаю это ради тебя, ради нас!

– «Ради нас», Саша… Так мало осталось «нас», – голос у неё был глухой, глаза подозрительно повлажнели.

Она сидела и чего-то ждала, наверное, чтобы я начал её разубеждать и утешать. Но последние дни настолько измучили меня, что на выяснение отношений уже не осталось ни желания, ни мочи.

– Извини, я безумно устал. Я, пожалуй, посплю сегодня на кушетке.

Она поднялась, затушила сигарету и пошла к двери.

Я окликнул её:

– Слушай, в тот вечер в «Ля Тур д’Аржане», в туалетной комнате, что ты там делала? Воспользовалась туалетом, вымыла руки, что-нибудь ещё? Курила? Поправила юбку, чулки, причесалась? Кто-нибудь вошёл, ты с кем-нибудь говорила?

Она обернулась, нахмурилась:

– И в этом я виновата? Если ты намекаешь, что я вышла специально, чтобы дать возможность Люпону пристать ко мне, то ты ошибаешься. Причина была самая очевидная: я всё время хлестала «Перье», чтобы пить поменьше алкоголя.

– Я ни на что не намекаю. Мне важно знать все детали. Мне надо точно знать, что ты там делала. Каждую мелочь.

– Ничего не делала. Воспользовалась туалетом, вымыла руки, подмазала губы, надушилась и вышла. А почему это важно?

– Сам не знаю. Наверное, я уже просто бестолково бегаю кругами, как потерявший след пёс.

Она ушла.

Я выждал, чтобы под дверью спальни погас свет, затем плотно закрыл за собой дверь кабинета. Елена и так на грани нервного срыва, ни к чему осведомлять её о моих планах. Снял телефонную трубку и шёпотом попросил телефонистку соединить с номером RAM736.

Весь вечер обдумывал, как уговорить Марго снова встретиться со мной, но теперь только растерянно промямлил:

– Мадемуазель Креспен?

– Вы журналист? – спросила женщина с раздражением.

– Нет, это доктор Воронин.

– Минуту.

Задуманный мной план не был безупречным, однако лучшего в голову не приходило.

Вскоре послышались шаги Марго.

– В чём дело, доктор?

– Мадемуазель Креспен, нам нужно встретиться.