Вкус соли на губах (СИ

Фея бежит неспешно, словно в замедленной съемке, носки оголенных ступней едва касаются пола – летит, порхает, но не бабочка. Человек всего лишь. Мадлен вытягивают правую руку и касается исхудалыми оливковыми пальцами стены, хрупко-хрустальной на ощупь. Тонкой такой, небесной, кажется, нажать чуть сильнее – разлетится вдребезги, и нарушится покой Кристального. Чушь. Стены эти невозможно пробить. Мадлен не отрывает своей руки, а ведет единую линию огрубевшими пальцами по идеальному материалу, над составом которого ученые будут биться еще много лет. Внешняя алмазная хрупкость, но его же твердость. Стены обычно стеклянно-голубые, но в этот момент они прозрачны почти до безупречности. Мадлен не замечает, как останавливается и прижимается лбом к гладкой поверхности – смотрит за стену. И видит последующие тупики-повороты, новые стены. Еще, еще и еще… Целая арка-коридор, состоящая из прозрачно голубых стеклянных пластин. Изображения накладываются друг на друга, и от этого не кружится голова. Кружится взгляд. Почему-то именно сейчас Мадлен обращает внимание на тишину – слишком непривычную для вечного покоя лабиринта. Словно все смолкло в ожидании чего-то. Нет, конечно, здесь всегда стоит такое ощущение, но сейчас оно нагнеталось сильнее обычного. Мадлен замечает его не сразу, а только тогда, когда темный силуэт оказывается в самом конце одного из коридоров, скрытого за стеной. Ей бы бежать, но девушка застывает. Смотрит, не отрываясь. Их ауры всегда были слишком тяжелыми для солнечной феи, не потому, что в них витало какое-то скрытое зло, просто материя, из которой они состояли, слишком давила, давила ментально, уверенно и оставляла ощущение безысходности. Нормальный человек давно бы уже сбежал, ибо страх – верный вестник приближения тварей, но Мадлен уж давно в лабиринте, позабылись некоторые человеческие страхи.

Тварь идет неспешно, а ее тяжелое дыхание прямо-таки отдается в ушах девушки, но она не делает попыток унестись прочь быстрее ветра, лишь завороженно ожидает продолжения. Попалась в ловушку существа – как только увидишь его, не убежать боле. Тварь чует Мадлен еще издалека, но не принюхивается, словно какой-то хищник, а идет себе так просто, между прочим. Еще несколько каких-то единиц времени, и она уже прямо напротив девушки, прижимается мордой с раздувшимися ноздрями, прожигая заинтригованные шоколадные глаза. У твари толстые витиеватые рога, бычья морда, звериный изучающий взгляд, передние лапы с когтями, с помощью которых она полосует стену с той стороны, пара копыт, которыми по-бычьи также отталкивается от пола, словно роет землю для разбега, и длинны хвост, медленно и гармонично поднимающийся. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Словно метроном. Вот уже Мадлен и тварь скользят вместе, словно древние тени, что разделяет хрустальная стена. Она слышит тяжелое дыхание и приглушенный рык существа, а оно ощущает ее невесомость. Словно два партнера, скользят они в странном танце, скользят медленно, плавно. Но все рано или поздно кончается, стена исчезает внезапно, обнажая поворот. Бежать уже некуда, и в Мадлен просыпается немного страха, но она тут же прогоняет его прочь. Существо переходит на ее территорию. Чем-то напоминающее земного минотавра, девушке, конечно, незнакомого, оно нависает над феей в свой полный рост – два с половиной метра. Хвост яростно бьется по земле, а тварь изучает и смотрит звериным, неразумным взглядом. Мадлен бы и рада убежать сейчас, но не унестись уже быстрее ветра. Раз загнана в ловушку твари, так терпи. Тварь нависает и буравит взглядом, давит аурой, и Мадлен не держат уже ноги – девушка непроизвольно сползает на пол, кругами расходящийся, и ложится, обессиленная. Тварь приближает к ней свое лицо – огромное, горячее, изо рта доносится запах гниющего на зубах мяса, и существо обнажает длинные клыки. Мадлен не кричит, ибо знает – бесполезно, все равно никто не услышит.