Вкус свежей малины

— К сожалению, — снова вздохнула она. — Так хоть бы вам в жизни везло. Но нет! У других дети стоят на своих ногах. Приторговывают, не успеешь оглянуться — уже образование получили. А тут Ирек даже в Академию физвоспитания пройти не смог, ты шестой год учишься. Твои подруги уже в мае защитились, нашли хорошую работу, мужей.

— Какие подруги? — нервно поинтересовалась я.

— Да хотя бы дочка Кабатовой. Знаешь, какой у нее муж? Каждую неделю покупает теще розы, а иначе обеда не получит.

— Мама, во-первых, дочка Кабатовой никакая мне не подруга, а во-вторых...

— К словам придираешься? Поссориться хочешь?

— Нет, просто хочу, чтобы все было конкретно. Так какой же моей подруге так везет?

— Да, например, Анке. Закончила Академию.

— Уже два года назад и до сих пор не вышла замуж!

— Зато у нее хорошая работа, а после твоего «Управления» самая большая безработица.

Большущее спасибо. Это называется поддержка со стороны семьи.

— Что ж, буду тогда сидеть дома и ходить на дармовой суп к брату Альберту, — нагло заявила я.

— Хочешь окончательно добить мать? Мало того, что Ирек уезжает в голубую даль, так еще и ты начинаешь? Ну давай, давай! Бей лежачую! Только смотри, чтобы потом не пришлось выступать в программе «Прости меня».

— В отличие от некоторых я вовсе не собираюсь устраивать представление из своей унылой жизни! — выпалила я и положила трубку, прежде чем мама успела отреагировать.

А через минуту у меня начались жуткие угрызения совести.

— Ирек? Это опять я. Дай маму.

— Она не хочет подойти. Лежит и всхлипывает в подушку. Упоминает о скорых похоронах.

— Все как обычно.

— Поэтому тебе нужно привыкнуть. Я уже давно привык.

— И однако ты уезжаешь.

— Но вовсе не из-за мамы. Я тебе вот что скажу, Малина. Боюсь, что в Германии мне будет не хватать ее занудства, претензий, нелепых теорий насчет мужчин, счастья и вообще жизни. И я тут подумал... Может, ты запишешь мне маму на кассету?

— Почему я?

— Во-первых, потому что мне уже не успеть, а во-вторых, потому что только ты пробуждаешь в ней особое вдохновение. Ну так как?

* * *

Тоже мне вдохновение. Вот в «Красивых и дерзких» — это вдохновение! К примеру, Бруки придумала новый космический материал и все по причине восхищения Форестерами. Кстати, раз уж зашла речь о «Красивых», не пора ли включить телевизор?

3.09.Ирек уехал. Мама молчит. Эва возвращается только через три недели. Иола исчезла неведомо куда. Лешек растворился. Сколько можно разговаривать с шимпанзе и золотой рыбкой?

Хорошо, что есть телевизор.

6.09.Ни о чем не мечтаю. Ничего мне не хочется. Ничего не жду (разве что «Красивых и дерзких»). Ни о чем не думаю. Может, это и есть нирвана?

9.09.Сегодня состоялось жестокое пробуждение. Звонок из института. Через четыре дня у меня защита!

— Я все лето пыталась дозвониться, — оправдывалась секретарша пани Чеся.

— Я сменила адрес.

— Теперь я уже знаю, от твоей мамы. Ой, девочка, что я пережила! Срок назначен, а тебя нет. И вдруг вчера чудо. Представь себе, я смотрю «Кассандру» и слышу голос Серхио: «Надо позвонить ее родителям». Он словно бы ко мне обратился. Я тут же побежала за телефонной книжкой.

— А нельзя еще немножко отодвинуть срок? Это же получается тринадцатое!

— Малинка, дорогая. Руководитель диплома тоже человек, ему тоже нужно отдохнуть. К тому же он уже приобрел путевку с четырнадцатого.

— Он не боится попасть в катастрофу?

— Так ты ничего не знаешь?

— А что я должна знать?

— Что доктор Пызяк разбился на Тенерифе.

— Когда?

— На прошлой неделе.

— Как это разбился? Что, насмерть?

— Что называется вдребезги. Он прыгнул с этого, как его, панджи или джампи...

— Банги.

— Правильно. Канат оборвался, и бедняжка Пызяк полетел головой вниз. Сто килограммов веса прямо на матрац.

— Как это могло быть? Такой матрац должен выдержать!

— Но не выдержал. К что им теперь Пызяк сделает? Разве что напугает. А такой был способный человек. — Пани Чеся принялась сожалеть о Пызяке. — Правда, со студентами он был свирепый. А в июле так вообще перешел все границы. Трех студенток завалил. А нескольких не допустил до защиты, работы, мол, неудовлетворительные. А с нашей отличницей Касей так обошелся! Защита у нее была десятого июля.

— Как у меня, — выдавила я.

— Вот вместо тебя она и защищалась. Приходит наша Кася на защиту вся нарядная. Букетов натащила под самый потолок. Входит в аудиторию. Там уже сидит комиссия, на столе дипломная работа. Триста страниц сплошной конкретики.

— Да я знаю, какие работы писала Каська.

— Профессор их демонстрировал на конгрессах.

— Так что же было с Касей? — напомнила я пани Чесе.

— Подходит она к столу, улыбается. А Пызяк ей объявляет, что ее работой разве что стекла протирать, потому что для использования в уборной бумага слишком жесткая.

— Так и сказал? — не поверила я. Пызяк был, возможно, и изверг, но не хам.

— С этого он начал. Дальше наговорил еще хуже. Что уровень ниже некуда, сплошная вода, фальсификация данных и вообще жуть. Даже к переплету работы прицепился, сказал, что он цвета говна. Пятнадцать минут он не закрывал рта. И наверно, продолжал бы кричать, если бы не Кася.