Вкус терна на рассвете

Но мы вынуждены были на другой день вернуться на Иссык-Куль, и я еще неделю прожил там, днем томясь в гостинице, скучной и шумной, где было полно командированных, а вечером торопясь на короткие, поспешные свидания, от которых нам становилось все тревожнее. Гаяна порой совершенно падала духом, не хотела возвращаться домой, в отчаянии ложилась на песок и плакала, и мне приходилось подолгу успокаивать ее, обещать, придумывать какие-то скорые способы избавления… Дело в том, что Гаяна не решалась на открытый разрыв с мужем, которого жалела, и боялась старшей сестры, и не хотела бросать больного ребенка, которого пришлось бы оставить в больнице, если бы она решилась уехать со мной. Но это все были внешние, как говорится, причины. Главная же причина в том, что она втайне смотрела на наши отношения как на нечто недозволенное, начавшееся со случайности и надлежащее суровому осуждению. Здесь она оказывалась на стороне своей сестры. Мне трудно понять, откуда это идет у нее. Я не находился в ее положении и со своей стороны принес лишь свободное, не обремененное никакими угрызениями совести чувство. Я только вспоминаю без конца, будто сумасшедший, тот странный, давно отгоревший день, с которого все и началось — и продолжается, и неизвестно чем кончится.

Я могу приподнять машину за бампер, могу завязать узлом водопроводную трубу, способен по семнадцати часов в сутки сидеть за письменным столом, в голову приходят мне неплохие, знаете ли, мысли, и я люблю свою работу. Но вся сила моя и способности ничего не значат перед тем фактом, что я люблю, любим и нам почему-то нельзя быть вместе.

Мне теперь уже никуда не деться. Я буду теперь ждать, ждать, пока она решится на что-нибудь. Буду снова и снова приезжать сюда, в Киргизию, чтобы побыть где-то рядом с нею, как в прошлую осень на Иссык-Куле. Что делать! Такому человеку, как я, не очень много-то и нужно: жить да делать свое дело. Но чтобы жить, мне нужна она. Почему-то именно она, никто другой. Без нее я ничего, ничего не могу и не хочу, дружище. Я понял это однажды раз и навсегда — у синего озера прошлой осенью.

За поселком, на песчаном берегу, были густые невысокие заросли облепихи. Мы с Гаяной были там, у этих кустов, сидели на двух гладких валунах, под ветвями, на которых было густо налеплено множество желтых ягодок; говорят, это очень целебная ягодка… Вода в озере была голубая, горы за Иссык-Кулем синие, высокие, как неизвестная страна, куда мы должны были уехать, чтобы там не мучили нас наши заботы. Прогулочный пароходик плыл по воде, вез по случаю выходного дня всякий отдыхающий народ, от пароходика доносилась далекая музыка. И вдруг проехала на коне эта женщина, сестра Гаяны, закутанная в платок, — помните, я об этом уже рассказывал вам? Словно мрачный дух, она одним своим появлением перечеркнула всю эту сверкающую кругом красоту. Потом, когда она исчезла вдали, за деревьями, я стоял, прижимая к груди плачущую Гаяну, смотрел вдаль поверх обсыпанных ягодой кустов облепихи, и мне было совершенно ясно, что я появился на этот свет случайно и так бы случайно прожил жизнь и умер, если бы в свой день и час не встретил эту женщину, которая теперь тихо рыдала в моих объятиях. Я словно обрел какой-то главный смысл всей своей жизни, хотя, спрашивается, какой высший смысл можно искать в обычной любви мужчины к женщине. Но я уже знал, что никогда не отступлюсь от нее, ни за что — пока жив — и теперь моя доля была только ждать, ждать, что что-то изменится, наладится; дети лет через десять вырастут, развяжут ей руки, и она сможет быть со мною, никому не причиняя этим боли и несчастья. Да, дружище, я готов ждать хоть десять лет, хоть всю жизнь, потому что в тот осенний день на Кара-Алме я встретил женщину, которую люблю, и всё, и никто не сможет мне заменить ее. И это так странно, если подумать, что нас на свете несколько миллиардов душ, и для каждой существует, наверное, только одна-единственная, незаменимая, а многие ли находят ее, да если и находят — много ли счастья им достается от этого? И непонятна мне самому моя любовь, как непонятна и смерть, которая, как говорится, стопроцентно гарантирована каждому, и тем не менее мы строим свои расчеты на жизнь с благодушием вечных вроде бы жителей, которым нужны то деньги, то слава, то обычная путевка на Иссык-Куль — или необъяснимая любовь той единственной, которую мы выбираем из всего рода человеческого.

ПРОГУЛКА ПО ГОРОДУ

ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА

ЖИТЕЛЬ МАНСАРДЫ