Вкус терна на рассвете

У нас загостился один очень молодой человек, некто Алеша Н., четырех лет от роду. Столь же юная младшая дочь моя души в нем не чаяла, хотя жена и я, оба, не одобряли этого выбора. Достаточно было вспомнить о том, как однажды осенью я застиг этого Алешу Н., торчавшего посреди вырытой бульдозером ямы, утонув по колена в грязи, в сбитой на глаза шапке, и совершенно безумным голосом призывавшего мою дочь последовать его примеру… А она, несчастная, бегала по краю ямы, теряя, очевидно, последние остатки здравого смысла, которым в немалой степени наградил ее бог, и готовилась, охваченная сумеречным отчаянием, прыгнуть в жидкую глину. Когда я появился, она в мгновенном облегчении души громко зарыдала и бросилась ко мне, а когда я вытаскивал этого Алешу из ямы и в грязи остался торчать его сапожок, рыдания дочери перешли в неистовые вопли…

И вот теперь этот парень был у нас, потому что мать его решила посетить кино, а у нас, значит, он мог спокойно побыть до возвращения родительницы. Дело было весеннее, уже темнело, гулять их отправлять было поздно, поэтому я предложил своей жене тоже пойти в кино, оставив детей на присмотр старшей дочери. Сидеть в течение двух часов в квартире, где будут вовсю развлекаться дочь и ее друг, было немыслимо.

И вот мы встретились с мамашей Н. и отправились к Дому культуры, где в этот день шел французский комедийный детектив.

Пока мы пробирались краем чахлого березового леска, в котором снег растаял только недавно, да прошли мимо переполненных мусорных баков, направляясь к пролому в ограде больницы, находившейся вблизи нашего дома, и далее шли по дорожке мимо приемного покоя к главным воротам, мамаша Н. нам рассказала, что сегодня утром умерла одна старуха из их подъезда.

Вчера днем, рассказала Н., она еще разговаривала с этой старухой, а сегодня пошла навестить ее, долго звонила в дверь — и вдруг услышала неузнаваемый, низкий, как будто бы мужской голос. Нашелся у соседей подходящий ключ, квартиру открыли и увидели старуху, лежавшую на полу, — ее хватил удар. Добросердечная женщина, здоровенная, проворная и энергичная, с обликом явно деревенским, но по образованию инженер-геофизик, Н. дружила с этой старухой и хорошо знала все ее дела. Н. спросила у больной, нужно ли позвать ее сына. (Он жил в том же подъезде, двумя этажами выше матери — белый раскормленный московский мужичок, весьма приветливый и внимательный на улице, при встрече.) На что старуха ответила невнятным мычанием, которого Н. не поняла, но решила про себя, что предупредить сына надо, хотя и знала, в каких враждебных отношениях находятся они — мать и взрослое дитя. Однако, пока соседка вызывала «скорую помощь», затем искала номер телефона и дозванивалась на работу к сыну, его родительница так и померла, не успев примириться с ним.

Вот такова была история, которую услышали мы с женою по пути к Дому культуры. Невеселой оказалась эта история, отвратительным французский фильм, в котором людей убивали пачками, трупы наваливали штабелями, ставили на дороге стоймя в замороженном виде — и все это вроде бы со смехом, с забавными трюками. Хотя, спрашивается, что же тут забавного? Выйдя в толпе из кино, я почувствовал, как неимоверная тяжесть ложится мне на сердце.

А тут еще мама славного Алеши Н., инженер-геофизик, взялась рассуждать на очень ходкую по нынешним временам тему о близкой гибели всего живого на Земле. На сей раз полная жизненных сил женщина исходила из широко известного предположения о загрязнении атмосферы и, стало быть, парниковом эффекте, в результате чего льды Антарктиды растают и наступит новый всемирный потоп. Но к завершению своих вполне научных рассуждений геофизичка вдруг присовокупила, что климат на Земле испортился из-за этих летающих в космосе искусственных спутников. Я на эту мамашу Н. так и вылупился.

Мы пошли к дому кратчайшим путем через густой березовый лесок, сохраненный за оградой больницы. Я засмотрелся на сверкавшие в наступивших густых сумерках огни нашего дома. Эти золотистые рассыпчатые огни пробивались сквозь путаное плетение ветвей, еще не успевших одеться листвою. Волшебно видоизменив давно привычное, лучи света, насквозь пронзавшие майскую рощицу, делали совершенно неузнаваемым наш седьмой квартал.

Но в сумеречном лесу было все же неуютно: хлам и мусор за зиму изрядно скопились на земле, между деревьями, ноги то и дело запутывались в проволоке. Тяжелое чувство, властно захватившее душу, не отпускало; не надо было быть особенным мудрецом или ясновидцем, чтобы ощутить гнетущую угрозу, нависшую над этими бедными деревьями, что безнадежно попали в плен городу. Две женщины и я впереди — мы молча шли через захламленный лесок, порою разбредаясь по сторонам в поисках более удобной дороги. И совершенно не представляю, почему, но именно в эту, не очень веселую минуту настигло меня одно запредельно далекое воспоминание.