Смех на заднем плане выворачивает наизнанку. Я хочу убраться отсюда, хочу испариться, начать всё заново, переродиться в нечто новое.
– Ну? Нравлюсь или нет? – злюсь.
– Нравишься.
Всё сжимается внутри, и я больше не соображаю, что творю. Подаюсь вперед и целую – мы стукаемся зубами, Костя от неожиданности чуть отступает, но не отстраняется. Его горячие губы, вкус сладкой вишни, колючая щетина. Я целую Костю Назарова, но представляю на его месте Стаса, и боль сжигает всё внутри от осознания того, что это неправда. Всё не так. Всё не по-настоящему. Фальшиво и нереально.
Оттолкнув растерявшегося парня, ухожу. Не хочу ехать с ним в одной машине и неловко молчать, а ещё больше меня пугает ситуация, что придётся оправдываться. Зачем я его поцеловала?
Мне больно, противно, неприятно. И не из-за ситуации в школе, не из-за поцелуя, а потому что всё неправильно. Всё, что происходит вокруг меня. Тошно от самой себя, от мыслей, ложных надежд и лжи. Она окружает, течет по венам, проникает в органы, становится мной.
Я запуталась. Я не знаю, что мне делать.
Впервые за долгое время думаю о маме, и становится дико одиноко. Мне хотелось бы с ней поговорить, попросить совета, поделиться переживаниями. Да хотя бы одним глазком просто увидеть…
Интересно, что бы она сказала, если бы встретила меня сейчас. Ту, кем я стала. О чём бы она подумала, увидев то, во что превратилась?
Ложь 50. Ира
– Привет, бабуль! – кричу я, захлопывая дверь.
Скидываю кеды и несусь в комнату, чтобы запереться в своём маленьком мирке и избавиться от проблем. Щёки горят, голова идёт кругом. Бросив в угол рюкзак, небрежно расстёгиваю куртку и прямо в одежде заваливаюсь на неубранную постель. Утыкаюсь лицом в одеяло и кричу словно ребёнок, которому не купили шоколадку. А когда кричать больше нет сил, замолкаю, чувствуя неприятную пульсацию в горле. Отставить сопли! Я ведь не плакса!
Вспоминаю все обидные словечки, что пришлось выслушать в школе, думаю об Элли и Назарове. О поцелуе. О Стасе. Интересно, какие у Скворецкого губы на вкус? Тоже вишня? Или нечто другое?
Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. А ведь некоторые школьники видели поцелуй. Завтра снова сплетни будут распускать.
А-а-а! Взлохматив волосы, через силу поднимаюсь с кровати и выхожу в коридор. Отправляю куртку на вешалку и захожу к бабушке.
– Есть хочешь, бабуль? – интересуюсь я, без сил заваливаясь в кресло.
– Нет, милая, – она сидит перед телевизором в своей кресле-качалке.
Маленькая, уставшая, с седым пучком на голове и в куче кофт. На подлокотнике лежит пульт, а по телику показывают какой-то сериал. В прочем, ничего нового.
– Я скучаю по маме, – вдруг говорю я, не в силах больше молчать.
Бабушка смотрит на меня, улыбается по-доброму, а потом бормочет своим хриплым голосом:
– Ты так на неё похожа, внученька.
Сомневаюсь, что бабуля понимает, о ком говорит.
– Ага, – отвожу взгляд в сторону, осматривая комнату.
Старый ковёр на стене, кровать со взбитыми подушками, стол с кружевной скатертью. Раньше здесь жила мама, всё было как-то по-другому, иначе, уютнее. А после её смерти сюда перебралась бабушка и оборудовала комнату на свой вкус, но с годами её разум мутнел и теперь она просто сидит перед теликом и пьёт таблетки.
– Ба, что мне делать? – не смотрю на неё. – Я люблю человека, который страдает из-за расставания с моей подругой. А в меня влюблён его друг, но мне больно находиться рядом с ним. Я думаю о Стасе, когда целую Костю. И, кажется, что всё как-то неправильно. Ещё и Элли пакости делает. Теперь вся школа смеётся надо мной…
Наконец смотрю на бабушку. Она внимательно слушает меня, но я прекрасно понимаю, что через пять минут все мои слова вылетят у неё из головы.
– Не драматизируй, – улыбается бабуля. – Просто делай то, что и всегда. Это же не конец света. Все живы, здоровы. Вон, у Михайловны сын недавно умер, и ничего. Веселится.
– Ба, у неё сын помер почти десять лет назад, – бурчу я. – И она радовалась, когда этого алкоголика не стало.
Бабуля лишь улыбается.
– А он красивый?
– Кто?
– Тот мальчик?
Я думаю о Стасе и невольно улыбаюсь.
– Очень. Но какой в этом смысл, если я ему не интересна?
– Кому? – кудахчет бабуля.
– Стасу.
– Кто это?
– Никто, ба, – поднимаюсь из кресла, понимая, что разговаривать с ней дальше нет никакого смысла. Она потеряла нить происходящего и напрочь забыла, о чем мы только что говорили. – Пойду поесть приготовлю.
– Иди, иди, внучка, – машет рукой, отворачиваясь к телику.
Я грустно улыбаюсь, а потом выхожу из комнаты. Есть не хочется, готовить тем более. Я запираюсь у себя, включаю дряхлый компьютер с медленным интернетом, а потом делаю то, на что не решалась весь последний месяц. Удаляю Элеонору Макееву из друзей. Ну, вот и всё. Конец нашей дружбе. Прощай детство. Прощай, Элли.
Ложь 51. Стас
– Вот же! – злюсь я, когда Костян рассказывает подробности случившегося в школе. – Не ожидал от неё такого.