Вкус запретного плода

Комната была похожа на комнаты в студенческих общежитиях. Одна из стен была почти сплошь залеплена фотографиями, среди которых Марина с трудом узнала четверку «Битлз» и Высоцкого. Но больше никого она узнать не смогла, хотя фотографий было очень много — два, не то три десятка. Кроме фотографий, по стенам были развешаны плакатики и таблички, над кроватью прикреплен лист ватмана, на котором большими красными буквами было начертано: «Дадим вселенскому пинку достойный отпор!», а на тумбочке стояла пластмассовая табличка: «Перерыв на обед с 15 до 16». Справа от двери на крюке висела гитара.

Ника спала в стоящей на письменном столе плетеной корзинке. Стол вокруг корзинки был завален детскими вещами: пеленками, распашонками, ползунками. В углу стола, на ворохе пестрых детских тряпочек, спала крыса. Пространство под столом заполнено было пачками с памперсами. В углу у окна стояла этажерка с книгами. Из-под занавески на стене виднелись платья и юбки. Взрослая и детская одежда в беспорядке валялась всюду: на полу, на кровати, на двух стульях. На торчащих кое-где из стен гвоздиках болтались фенечки — бисерные, вязаные, деревянные. На плетеном коврике под кроватью стояли теплые мягкие тапочки, хотя Ольга ходила босиком.

— Ну вот. — Ольга быстро набросила на неубранную кровать пестрое лоскутное покрывало. — Извиняюсь за беспорядок, — сказала она, обращаясь главным образом к Марине, всем своим видом показывая, что вообще-то Марину сюда никто не звал, но раз она сама пришла, а ей что-то не нравится, пусть пеняет на себя.

— Что там у тебя? — нетерпеливо сказал Денис.

Ольга осторожно вынула из корзинки Ничку и начала ее раздевать, точнее, разворачивать на ней бесчисленные пеленки.

— Сколько раз говорил: прекрати ее так заматывать! Сама ты вон как ходишь, а на младенца бедного без слез не взглянешь, что твоя капуста, честное слово! Как же ей не простыть, она потная вся! — Ольга замешкалась, он выудил ребенка из оставшихся тряпочек и, положив себе на колени, начал выслушивать. — Ну вот, — сказал он, резко мотнув головой, так что наушники фонендоскопа выскочили из ушей и послушно опустились на шею. — Как я и думал, ничего нет. Сейчас нарисуем ей йодную сеточку на бронхах, а на ночь сделаешь масляный компресс. Знаешь как, или показать?

— Так если ничего нет, зачем сеточку и компресс?

— Затем. — Денис улыбнулся и легонько щелкнул ее по носу. — Много будешь знать, скоро состаришься. И не заматывай ее так, серьезно тебе говорю. Вообще заканчивай ее пеленать, Алена же выдала тебе одежку.

— Я никак не решусь. — Ольга заметно смутилась.

— Да что тут решаться-то? Ну, мать, я тебя не понимаю совсем. Пятый ведь ребенок!

«Действительно, почему она так не уверена в себе? — удивленно подумала Марина. — Ведь если у тебя пятый ребенок…»

Разбуженная Ничка наконец возмутилась и запищала. Ольга поспешно занялась ею и, похоже, даже не заметила, что Денис ушел.

А Марина осталась. Ей так хотелось погладить Ничку по вздутому маленькому животику, поцеловать в сморщенный лобик, перебрать крошечные пальчики. Ничка похожа была на теплого розовенького паучка. Она таращила мутно-серые глазенки, странно большие на ее крошечном лице. Марина смотрела на ребенка с порога, а Ольга кормила и, казалось, никого, кроме девочки, не замечала. Но вдруг она сказала не оборачиваясь:

— Да заходи ты, что стала в дверях? Садись, в ногах правды нет.

Марина послушно села. Она еще не разобралась, нравится ей тут или нет. Очень все было непривычно, пестро, прямо скажем, не очень чисто.

— Что такое «вселенский пинок»? — спросила она наконец.

— Это когда идешь утром по улице и кто-то тебя толкнул или обругал ни за что. Идешь ты такая толканутая или обруганная, садишься, скажем, в трамвай. И там сама уже не замечаешь, как одного толкнула, другого обругала, а они потом, в свою очередь, кого-то еще — надо же как-то выплеснуть раздражение. И пошло, и поехало. Ты разве никогда не замечала?

— Замечала. — Марина улыбнулась. Слишком все это было знакомо. Как она сама-то не догадалась? — Оля, а как ты сюда попала? — спросила Марина. Это было для нее сейчас основным, животрепещущим вопросом: как сюда попадают?

— Ну как? — Ольга задумалась. — Сначала Денис привез, вроде как в гости. Я тогда только что с мужем разошлась, вся была в растрепанных чувствах. Они меня здесь утешали! Как больную выхаживали. Потом мне самой любопытно показалось, как они все тут живут, как с детьми возятся. Но знаешь, от меня все это далеко тогда было.

— Далеко? Почему далеко? Ведь у тебя тогда уже были свои дети?

— Были, конечно. Только дети мои были от меня далеко.

— Не поняла.

— Были не со мной. Да мне это тогда казалось вполне естественным.

— И где же они были?

— Джейн жила у моей мамы, почти с самого рождения, Ванечка у свекрови, а близнецы первые три года почти сплошь промотались по больницам. Вон сидит, видишь? — Ольга кивнула на крысу. — Мой единственный ребенок. Всю жизнь со мной, почти с самого рождения.

— Ужас какой-то! — вырвалось у Марины.