Вкус запретного плода

Марина уже не думала ни о любви, ни о ребенке, ни тем более о такой чепухе, как школа и все прочее. А ведь только что ей казалось, что все, что на нее обрушилось, ей просто не преодолеть. Теперь для Марины главным было бежать, спасать свою шкуру, спасать ту Марину, которой она была, которую она знала с детства, ни в коем случае не дать ей превратиться в кого-то чужого и незнакомого, кого она раньше попросту боялась.

Одевшись и поудобнее приладив на плече сумку, Марина бесстрашно выскользнула из теплого дома в ночную мглу. Еле слышно щелкнул за спиной замок на воротах. Лес вокруг возвышался сплошной стеной, и лишь еле заметная, вернее, знакомая ей по прогулкам в светлое время тропка указывала Марине путь к спасению. Идти ночью по лесу было страшно, но Марина кипела злостью, ревностью, боязнью потерять себя. Перед этими внутренними, такими реальными ужасами меркли и бледнели все привидения в лесу, а бандитов Марина ни в какое время суток не боялась. Между прочим, зря не боялась.

От дачи до ближайшей станции было примерно километров семь. Уже через два километра стали попадаться дома. Тропинка кончилась, пошла бетонка. Из разбросанных вдоль бетонки на довольно большом расстоянии друг от друга домов постепенно сложилась главная улица маленькой, типично подмосковной деревушки. Справа из темноты возник столб с указателем. Большими белыми, различимыми в темноте буквами было написано: «Большие Гусляры». Маринины часы с подсветкой показывали четыре, но деревенька уже начала просыпаться: захлопали калитки, и замотанные с ног до головы бесформенные фигуры потянулись в одну с Мариной сторону. «Куда это они ночью?» — изумилась Марина. Тьма вокруг была кромешная, даже луна куда-то подевалась. На небе не было ни звезды.

Бесформенные фигуры торопливо шагали справа и слева, позади и впереди Марины, весело перекликаясь между собой. Голоса были женские, то звонкие и молодые, то старческие, надтреснутые, но зычные, громкие. Какая-то женщина толкнула Марину в бок.

— Ты чья ж, девонька, будешь? Что-то я тебя не припоминаю. Или гостишь у кого?

— Домой с дачи возвращаюсь. Иду на первую электричку.

— Да ведь до первой электрички времени еще ой-ой сколько! Ох, греха ты, видно, не боишься, девка, бродишь среди ночи одна. Экие вы, москвичи, бесстрашные! Что же ты, и через лес одна шла или проводил кто?

— Одна, — отвечала Марина, неожиданно преисполнившись гордости. И тут же, не сдержав любопытства, спросила: — А вы все куда идете? Ночь ведь.

— Э, девонька! — Женщина рассмеялась. — Это для тебя ночь, а для нас самое утро! Доить идем, через полчасика первая дойка начнется.

— И что же вы, так каждую ночь ходите?

— А то! У коров выходных не бывает. Ты иди осторожненько, у нас тут ребята знаешь какие лихие попадаются. Не скажу злые, так, от вина больше, но для тебя все едино. Лучше посиди у нас на ферме до свету, от греха подальше.

— Нет, — сказала Марина, — я пойду. А то вдруг на электричку опоздаю. — И, чуть помедлив, спохватившись, добавила: — Спасибо.

— Да что уж. — Женщина пожала плечами и прибавила шагу. Маринин ответ точно заставил ее сделать какие-то нелестные о ней выводы. Больше она с Мариной не заговаривала. Ну и Марина тоже молчала. А о чем им было говорить?

В толпе доярок Марина миновала деревню, за последним домом они свернули налево, к ферме, а Марина пошла прямо. Минут через пятнадцать ее догнало мерное, низкое, буквально все пространство пронизавшее гудение, и дальше Марина шла внутри этого гудения, точно потонув в нем, не слыша вокруг себя ничего, кроме этого неотвязного, зудящего звука, не слыша даже собственных шагов. Ей казалось, что звук исходит от шоссе под ногами, от стоявших по сторонам заснеженных высоких деревьев, от проводов, тянущихся высоко над головой, спускается с затянутого облаками неба. Постепенно звук сделался тише и уже не так давил, но его отголоски слышались Марине даже тогда, когда она попала наконец на станцию.

Когда Марина смогла слышать сквозь бесконечный гул, до нее донеслось громкое тарахтенье. Она обернулась. По пустой темной дороге позади нее ехал трактор. Ехал он медленно, Марина не сразу поняла, что он догоняет ее.

Поравнявшись с Мариной, трактор остановился, и тракторист, кудрявый молодой парень без шапки и в замасленной телогрейке, свесился из высокой кабины.

— Эй! — окликнул он. — На станцию, что ли, идешь?

— Да, — удивленно ответила Марина.

— Лезь давай сюда, подвезу.

Марина залезла, не сознавая, что делает. Она очень замерзла и устала, ей хотелось спать. Трактор затарахтел дальше, в кабине ужасно трясло, но зато было не так холодно, как снаружи, и, главное, не нужно было идти самой. И тяжелую сумку не надо было нести.

— Далеко едешь? — спросил, с трудом перекрикивая шум, тракторист.

— Домой, — односложно прокричала в ответ Марина.

— Сама откуда?

— Из Москвы.

— А чего так рано? До электрички еще два часа.

— Так, — не вдаваясь в подробности, ответила Марина.

Она вдруг насторожилась. И взгляд, которым буквально буравил ее тракторист, и явственно идущий от него запах перегара ей не нравились.