Вкус жизни

– Смотрю, некоторые ребята отступили ближе к выходу – может, стыдно им стало от этих слов, – а остальные сгрудились вокруг меня плотнее, стоят, перебирают ногами, топчутся на месте, вроде как бы нервничая, разглядывают меня с любопытством, точно инопланетное существо. Чувствую, ноги мои задрожали и чуть не подкосились. Вдруг заинтересованный вопрос слышу: «А что же тогда ум?»

«Ум, – говорю я первое, что пришло в голову, наверное, всплывшее еще из арсеналов моего детства, – должен быть направлен на пользу себе и людям. Человек умный, если он порядочный, если не оскорбит, не обидит, за семью и за Родину жизнь отдаст».

Вижу, на лицах некоторых молодых людей написано: «Высокие слова!» Поворачиваюсь к одному из них, настроенному наиболее скептически, и спрашиваю: «Чем жена будет гордиться в тебе? За что тебя будет уважать твой сын? Ведь не за то, что хамишь? Разве мужчина тот, кто курит, пьет и морду бьет?» Вижу, в самую точку попала. Опустил он глаза в пол, скривился как-то недобро. Вид сделался нервный, надорванный. «Если почувствует глумливые нотки в свой адрес, то и врезать сможет. Для таких субчиков не существует вопрос бить или не бить. Только бить. И если приложится, так уж как следует… Хорошо, если просто пошлет далеко-далеко и на все буквы алфавита. Пора прикусить язык. Не хватает мне самой давать лишний повод для разборки. Надо как можно скорее прервать эту тему. Это совсем не значит, что я сдалась… », – испуганно замелькало у меня в голове.

– Ой, – одновременно вскрикнули Галя и Мила.

«Быстро я скуксилась… Нет, не осмелится при свидетелях. Передо мной не тупые качки с каменно-непроницаемыми лицами. Обыкновенные ребята», – успокоила я себя и продолжила свою мысль: «Женщина многое мужчине прощает. Только никогда она не простит ему того, что не вступился он за мать, когда пьяный отец закричал или поднял на нее руку; не защитил свою жену перед своей бестактной родней, не помог своему ребенку в трудную минуту, унизил своим неуважением. Женщина хочет, прежде всего, чтобы надежность и радость была от мужчины в семье»… Много еще чего говорила.

«Ну, – думаю, – монолог у меня получился, конечно, серьезный, но хватит на сегодня душеспасительных речей. В больших дозах они молодыми трудно воспринимаются. Хорошо уже то, что ребятки выслушали меня». Улыбаясь, распрощалась с молодежью, пожелала им счастья и направилась к лифту.

Знаю, они не станут, как девушки, обсуждать встречу со мной, и не сразу получится у них допустить в душу мои слова. Но каждый про себя хоть на некоторое время задумается над услышанным, и что-то отложится в их пока еще ветреных головах, где-то глубоко в подкорке застрянет искорка полезного. Может, даже о своем предназначении в этом мире вспомнят. Конечно, сначала у многих дух противоречия возобладает над их разумом – на то они и мужчины, – но чуть позже все-таки многим дойдут мои слова и запишутся в мозгу, пусть даже мелкими буквами. Представляете, теперь, когда встречаемся на улице, парни здороваются со мной, – Жанна с некоторой торжественностью закончила рассказ и поправила нитку янтарных бус на белой, без следов морщин, шее.

– Ах, какое очаровательное доказательство твоего благородства. Назвать вещи своими именами, или ты считаешь, что в нашей компании предпочтительно иносказание? Хотела бы с превеликим удовольствием, но не могу. Вот незадача!.. Судя по тому, что ты тут рассказала благонравненьким голоском, воображаешь, будто молодые люди, жившие безвекторно, из твоих откровений извлекли что-то принципиально новое, важное. И у тебя сразу слезы радости на глазах. Ура, ура! Прекрасное зрелище. Все восхищаются. Праздничное оживление, знамена полощутся и хлопают… Несешь полную чушь.

Какое неистовство воображения!.. Впустую всё это. Не захотят они, и не будут впитывать «животворные соки» твоих словес. Как говаривали старики – зряшные надежды. В облаках летаешь. Нечего видимость воспитательной деятельности создавать. Лучше для пущей важности пошли ходатайство в Думу, чтобы ужесточили законы. Совсем распоясались денежные мешки и их прихлебатели. Уж и президент им не указ, – презрительно, со спокойной наглостью хмыкает Инна и с величайшим удовольствием выпаливает: – Что молчишь, немочь напала? Хоть отмахнись. Может, за высокими словами ты какой-то другой подспудный интерес несешь? Теперь ведь у людей в основном потерян вкус к возвышенному. А может, поплачем вместе… или посмеемся?

Лиля первая возмутилась.

– Заткнись, – резко выпалила она в лицо Инне. – По-моему, ты говоришь слишком много и не к месту.

Но даже таким грубым замечанием сокурсница не достигла цели. А Инна обиделась ровно настолько, чтобы ответить еще ехиднее и резче, но никак не замолчать. Но Рита опередила ее: