Вкус жизни

И глубоко задумчивой сегодня Лене стало не по себе. Она помрачнела и даже привстала со своего места, будто готовясь к прыжку. Потом дотянулась через стол до руки подруги и больно придавила ее ладонь своею. Обычной реакции не последовало.

«Можно ли временами ненавидеть человека, которого любишь? Можно. Человек – сложное существо. Инна делается все заносчивей и непереносимей. Совсем не дает проходу Ане. Это уже не безобидные подначивания. Уверовала в то, что всё ей нипочем? Этак она доведет бедняжку, что та совсем потеряет голову. Знаю Иннину крайнюю задиристость! Хоть в стену замуруй – и оттуда вещать станет. И всё культурненько, и слова-то все из словаря Даля. Не грешит при сокурсницах матерщиной…. Вот и пойми ее. Помню, звонит мне, мол, «только что видела по телевизору, как охотники свежевали жирафа и делили шкуру убитого ими дикого животного; я содрогнулась…» И вдруг такое по отношению к человеку…

Меньше всего я хотела бы сегодня заниматься ее усмирением. Не приставлена к ней. И Лера, и Алла, и все остальные, вместе взятые, молчат. Ничью сторону не хотят принимать или не горят желанием вступать с ней в перебранку?» – устало подумала Лена. И опять осторожно потянулась всем телом через стол, легким касанием притронулась к плечу Инны, потом притянула ее ближе к себе и стала шепотом выговаривать подруге на ухо:

– Мне не хочется ставить тебя в неловкое положение. Ты догадываешься, о чем я хочу с тобой потолковать, чтобы остудить твою горячую голову?

– Да уж не насчет грибов в лесу.

– Оставь свое чрезмерное высокомерие. Прошу: прикуси язык. Это становится невыносимым. Есть что-то мерзкое в том, когда пинают человека, пусть даже словами. Тебя это не колышет? Можно тебя на два слова в коридор? – тихо, но требовательно произнесла Лена.

– Я что-то не так сказала? – скроила удивленное лицо Инна, демонстративно не замечая тона подруги. – Мне лично не нужны проблемы.

Но тут же подумала: «Кира и ее приспешники сейчас всем кагалом набросятся на меня, выручая Аню». И добавила про себя слово, обычно обозначаемое на письме многоточием.

– Что это еще за безумный приступ непомерной гордыни? Не вписываешься ты в компанию со своей тупой категоричностью. Орудуешь словом, как скальпелем. Пользуешься тем, что Аня, по мягкости своего характера, не решается тебе перечить? Тиха, безвредна. Это тебя заводит? Ты, к слову сказать, переходишь все границы. Добром это не кончится. Я уверена, ты со мной согласна. Помолчи хотя бы ради нашей дружбы.

Но Инна улыбнулась Лене, показывая, что все в порядке.

«Инка меньше, чем кто-нибудь другой, способна идти на перемирие. С ней это не тот разговор, который легко завершается миролюбиво», – заволновалась Жанна. Но в лицо Ане не смогла посмотреть открыто, потому что не заступилась.

Глаза Лили высвечивали злость, а губы, еле сдерживая гнев, тихо с присвистом шептали:

– Инка, ты умом тронулась? По тебе психушка еще не плачет? С цепи сорвалась? Опять принялась за свое. Напрасно ты все это затеяла. Прямо-таки удручает твое бездушие и бездумность. Решила, так сказать, размяться. Какая прыткая! Задалась целью своеобразно развлечься, вывести всех нас из себя? Больше не стоит говорить подобных слов, ты и так слишком много сказала, больше чем достаточно охарактеризовав себя.

Славное зрелище, душа ликует?.. Дрянь ты… вот что я тебе скажу… от безделья маясь, языком чешешь, так вот намотай себе на ус.… До какой наглости докатилась! Не место тебе среди нас. Если не оставишь попытки выставляться, выказывая прямое неуважение моей подруге, ты наживаешь в моем лице недруга… я не стану Киры дожидаться.

Лиля задыхалась от негодования и гнева.

– Понятное дело, – продолжала она самым недоброжелательным тоном, – невозможно в людях многого понять, пока сам не переболеешь и не перестрадаешь их бедой. Ты в детстве никогда не ощущала себя заброшенной, в полной безнадежности безжалостно предоставленной самой себе.

Отвечай, почему Аня попала в немилость? Слабого, боязливо-податливого легче обидеть? Откуда в тебе эта болезненная привередливость? Не склонна принять мое посредничество?.. Ты не знаешь, что чувствует ребенок, когда ему чуть ли не в младенческом возрасте «мужественно разъясняют» его положение в обществе и его весьма скромное будущее. Когда он волей-неволей каждую ночь горестно строит всяческие догадки насчет своих будто бы незадачливых родителей, а чтобы отвлечься и не предаваться подобным мыслям, сам себя больно щипает или кусает свои руки. Ты не представляешь, как теряется и никнет взгляд ребенка при виде счастливых малышей, потому что в страшном предчувствии неотвратимой участи ему кажется, что на всем пространстве страны от Москвы до Владивостока нет никого несчастнее его. Тебе невдомек, что кому-то до сих пор бывает плохо. Наша жизнь удачно расставила все по местам, но и то раны детства до сих пор причиняют боль.