Вкус жизни

Но когда спустя годы мы встречаем тех, кого любили прежде… мы их не любим, потому что и в них, и в нас умерли те, кем мы были в юные годы. Мы стали другими. Теперь я уже не могу себе вообразить, что страдала, сходила с ума. От того состояния влюбленности, от прошлых мучений сердца ничего не осталось. Я испытываю к объектам своего прежнего вожделения смешанные чувства любопытства, разочарования и даже некоторой неприязни. Но тут уж, что греха таить перед собой, надо винить обиду на свое неслучившееся счастье или зависть к соперницам.

Еще больших трудов мне стоит поверить в то, что некоторые роковые встречи, предвещавшие радость и страдания, были пустоцветом моего пылкого воображения, а трогательные истории, бывшие тогда единственным утешением, теперь кажутся почти смешными… Оказывается, любовь вместе с нами стареет, изнашивается и погибает»...

Голос Риты перебил печальную думу Инны.

– Что мне еще нравится в Антоне, так это то, что он не позволяет себе хвалиться перед друзьями, не бравирует своим талантом. Говорит, что здесь это было бы неуместным, мол, не на партсобрании, где все регалии каждого обязаны быть на виду. От похвальбы его, очевидно, предохраняет редко теперь встречающееся нравственное достоинство ума. Может, поэтому и для нас, его сотрудников, его «хорошо» было высшей точкой похвалы.

– Хватит смаковать героя. Антон – совсем не уникальный случай. Если ты ищешь кумиров среди своих современников, значит, сама уже принадлежишь прошлому, – подбросила шпильку Инна.

«Так и подмывает ее кому-нибудь нахамить. Скучно Инке дома одной, задыхается она в тисках четырех стен. Ищет на кого выплеснуть переизбыток нерастраченной энергии. Наверное, сейчас сидит здесь между нами и думает: наконец-то у меня в жизни что-то происходит… Или хамит, или хитро, провокационно исповедуется, вкрадчиво влезает в душу, вываливая житейский хлам наружу то истово, то с осторожной правдивостью, ожидая от каждого из нас того же. Слушать ее порой совестно, но я слишком устала, чтобы упорствовать, отстаивать свое», – размышляет Кира, предлагая подругам чай, кофе и бутерброды.

– Закругляйтесь с разговорами, перекусите, – обращается она к подругам.

Рита опять заговорила о научных успехах Антона, потому что побоялась еще раз ступить на зыбкую почву разговоров о личной жизни своего друга.

– В небольших, гомеопатических дозах похвальба, злость и обидчивость не только простительны, но и полезны, – засмеялась Жанна. Ей не хотелось скучных, серьезных разговоров и оценок.

А Рита не унималась, ее точно прорвало:

– …По-настоящему умный и серьезный, Антон испытывает отвращение к тем, кто вкладывает свою энергию в рекламное пустословие, набивает себе цену, желая прослыть гением, дает амбициозные названия своим статьям, теориям и проектам. Как-то хлестко и ядовито высказался – видно, достали его, – что дураков всюду хватает, что, мол, дураки и хулители, со страстью отстаивающие глупые дела, не бесят его, там все ясно. И только те, что настырно лезут в разумные проекты, выводят его из себя, потому что его злит торжествующий оптимизм несведущих людей. И тут же заявил, что любая борьба, будь она даже на службе самого правого дела, никогда не убедит того, кто сам не захвачен этой борьбой. Вы не представляете, какого удовольствия лишаетесь, не общаясь с Антоном, не пытаясь его разгадать. А он связан с каждой из нас какими-то незначительными подробностями, которые объединяют всех, – задумчиво и немного грустно закончила Рита и с таким важным видом кивнула головой, словно под присягой подтверждала строгую достоверность своих слов.

От внимания Инны не ускользнул излишне романтичный настрой сокурсницы.

– Рите поберечь бы комплименты для своего очередного мужа, – зашептала Инна, обращаясь к Жанне, – а она возвеличивает и расхваливает на все лады Антона. По-моему, она злоупотребляет литаврами, характеризуя однокурсника, с пеной у рта защищает. Подумать только, как велико его влияние на умы некоторых женщин! Ее рассказ – ода! Бравурный марш в честь друга юности. С тем же успехом она могла бы воздвигнуть ему памятник у себя на родине. Он ее единственное утешение? – иронично хмыкнула Инна, бросив презрительный взгляд в сторону Риты, для которой она произнесла эту фразу достаточно громко, чтобы та поняла, что говорят о ней, но пониженным тоном, чтобы показать, будто не хочет быть услышанной. Ох уж эти каверзы женской натуры!

«Инка похожа на неразорвавшуюся гранату, готовую от малейшего толчка все разнести в клочья. Глаза ее горят каким-то болезненным возбуждением, – тревожно подумала Аня. – Не ожидала, что ею так остро переживается само воспоминание о давней любви».

Рита резко выпрямилась на стуле, ее щеки вспыхнули нервным румянцем, но она ответила Инне с достоинством: