Вкус жизни

Март кончился. Потянулся апрель, такой же сырой, холодный и мрачный. А в душе у Наташи так и вовсе стоял бесконечный ноябрь. Несмотря на разгар весны, на сердце словно кошки скребли. Все было по-прежнему – ни работы, ни перспектив. Остатки уверенности в себе растаяли раньше залежалого снега. Все эти «нет ничего невозможного!», «я справлюсь!» и прочие мантры совсем перестали работать и выглядели теперь в глазах Наташи сплошным самообманом. Целыми днями она бродила по одинокой квартире, казавшейся теперь слишком большой и неуютной. Лихорадочный энтузиазм, накрывший ее после истории со смесителем, почти сразу и схлынул: для серьезного ремонта не было ни желаний, ни средств. А менять ковры и гардины, как самонадеянно думалось осенью, Наташа себе точно больше не могла разрешить. Пять тысяч за метр! С ума она, что ли, тогда сошла?

К тому же, сколько в действительности стоит настоящий ремонт, ей теперь регулярно сообщала дочь. Когда Лена покупала свою заветную квартиру на Васильевском, мечтая жить в историческом центре, то и представить себе не могла, сколько нервов и сил потребуется для «реставрации подлинных интерьеров позапрошлого века» – именно такой у нее был план. Ни больше ни меньше.

– Представляешь, когда сбили всю штукатурку до кирпича, мне пришлось целое пухто заказывать, чтобы все увезли! – энергично жаловалась она маме по телефону.

– Что-что заказывать? – недоумевала Наташа.

– Ну, контейнер такой железный на самосвале. Огромный, двадцать семь кубометров! Сбили штукатурку, а под ней – чего только нет…

«Мыши? Клопы? Тараканы?» – обмирая от ужаса, думала Наташа, благоразумно не произнося ничего подобного вслух.

– В общем, все надо менять, – делилась Лена. – Все-все! Кроме паркета. Его я реставрировать буду. И печь, разумеется.

– Какую печь? – поинтересовалась Наташа.

– Аутентичную. Девятнадцатый век. Собственно, я ради нее эту квартиру и купила. Мам, она потрясающая! Темно-зеленые изразцы, бронзовое литье, а поверху – сосновые шишки, орлы и короны! Ее надо будет очистить от краски, восстановить дымоход, вставить новую топку со стеклянными жаропрочными дверцами – и у меня будет настоящая голландская печь, представляешь!

Сочетание шишек с коронами показалось Наташе несколько странным, но спорить она не стала. К тому же предстоящая дочери реставрация старой печи в стиле «начать и кончить» казалась ей таким хлопотным и затратным делом, что портить настроение Ленке и лишать ее совершенно щенячьего, с повизгиваниями, энтузиазма было бы просто бессовестно. Поэтому Наташа поддерживала и хвалила все дочкины выдумки и затеи, а про себя думала: до чего же хорошо быть молодой. Когда тебе тридцать с хвостиком, ты все можешь, тебе все по плечу. Ремонт? Отлично! Несите два! Я обязательно справлюсь.

А вот когда тебе пятьдесят пять и ты живешь по инерции, не имея ни опоры, ни работы, ни цели, вот тогда все, буквально все вокруг видится по-другому. В минуты отчаяния Наташе порой начинало казаться, что она сидит на дне высохшего колодца и смотрит на кружок неба над головой. Он крошечный, размером с кофейное блюдце и висит далеко-далеко. Не достать, не допрыгнуть, даже кончиком пальца не дотянуться.

Хотя говорят, что именно тот, кто волею судьбы оказался на этом самом колодезном дне, даже в самый яркий солнечный полдень может оттуда увидеть звезды. Нужно только вглядеться попристальнее.

В самом конце апреля природа, словно опомнившись, что пора все-таки включать весну, принялась с бешеной скоростью наверстывать упущенное, щедро раздавая горожанам и солнечный свет, и долгожданное тепло. Чтобы немного развеяться после очередной неудачи с трудоустройством, Наташа поехала в цветочный питомник в Павловск полюбоваться на заполнявшие отреставрированные оранжереи первоцветы. Все прошлые годы она наведывалась туда аккурат перед дачным сезоном, чтобы купить новых луковиц тюльпанов и лилий, но в этот раз ни о каких покупках цветов можно было не думать. Куда их сажать-то, когда нет дачи? Не в ящики же на балкон. И Наташа решила просто прогуляться по парку: пройтись по дорожкам вдоль прудов и каналов, побросать с мостиков крупу уткам, полюбоваться статуями, живописной Аполлоновой колоннадой и изящным павильоном-ротондой, чью воздушную белизну столь выгодно оттеняла нежная апрельская зелень. Павловск Наташа всегда предпочитала садам Петергофа или Царскосельскому парку – те казались ей более вычурными и помпезными. Слишком ухоженными, без легкого флера романтического запустения, который, кстати, нужно культивировать не менее тщательно, чем безукоризненную геометрию аллей Петергофа, прямыми стрелами вонзающихся точно в Финский залив и в подножие Большого каскада.