Владигор. Князь-призрак

— Ничего, придет час, и ей острастку дам, — отвечал Десняк, прислушиваясь к робкому топтанию мальчишки за дверью, — а то взяла моду: «старичок, старичок»!

— Кого это она так? — простодушно всплеснула руками Тёкла.

— Кого-кого? Меня! — усмехнулся Десняк, игриво шлепнув Тёклу по толстой пояснице. — И корешок, говорит, у тебя суховат, и нога, говорит, у тебя петушья…

— Ой, тварь бесстыжая! — сдобным голосом проворковала Тёкла. — На себя бы взглянула: ни сиси, ни писи, ни кожи, ни рожи — чисто доска с буркалами!

— Ну, ты очень-то не расходись! Окороти язык! — проворчал Десняк, уловив за дверью похотливое сопение мальчишки, который наверняка припал глазом к дырке от гвоздя и теперь переступал с ноги на ногу, запустив в штаны сноровистую нетерпеливую руку.

— Боишься ее? Вижу: боишься! — пробормотала Тёкла, спуская рубаху с плеч и опять наваливаясь на Десняка жарким, обволакивающим телом.

— За тебя боюсь, дура толстомясая! — добродушно буркнул Десняк, поймав над головой конец шнура и рывком задернув бархатный полог перед постелью. — Изведет она тебя сухоткой какой, будешь ходить, как Райна, между светом небесным и тьмою смертной — что перетянет!

— Не до того ей нынче, гадюке желтоглазой, — прошептала Тёкла, подбираясь к паху Десняка теплыми пухлыми пальцами.

— Чем она сейчас занята, интересно знать? — забеспокоился Десняк. — Опять, что ли, на конюшне жеребцов осматривает, кобыла необъезженная?

— Каких жеребцов, барин?! — испуганно воскликнула Тёкла. — Князь Владигор ночью преставился!

— Как… преставился?! — Десняк рывком подтянул к животу жилистые колени, перебросил через голову Тёклы тощие голени и, откинув край полога, соскочил на пол.

— Жи-живот с-схватило! — застучала зубами Тёкла.

Но Десняк уже не слышал ее. Он рванулся к двери, толкнул ее, отбросив на крутой винтовой спуск не успевшего отпрянуть мальчишку, и загрохотал по ступеням голыми желтыми пятками. Внизу в сенях сорвал с гвоздя драный меховой тулуп, накинул его на плечи, воткнул ноги в растоптанные валенки и выбежал во двор, путаясь в полах ночной рубашки.

Во дворе ему тут же бросились в глаза следы утреннего переполоха: скрюченное тело конюха перед распахнутыми воротами конюшни, крапчатый от крови череп Хрипатого с торчащим из затылка клинком, сбитый на сторону засов дворовых ворот, кое-как прикрытых и подпертых гнилым бревном. При этом во дворе не было ни души, и лишь два пса, уже посаженные на толстые кованые цепи, высунули из своих будок окровавленные морды и, согласно зевнув, убрались опять.

Псы были настолько сыты и пьяны кровью своего неудачливого товарища, что даже не звякнули цепями, когда за оградой послышался стук копыт и в ворота бешено замолотили рукоятки плетей. Стук был такой яростный и повелительный, что Десняк, вместо того чтобы обложить незваных гостей густым забористым матом, робко попятился в сторону клети над каменной ямой. Дверь клети была чуть приоткрыта, но оттуда доносились лишь слабые стоны, издаваемые, по всей видимости, перепившимися с вечера стражниками.

— До смерти запорю, сукины дети! — заорал Десняк, тихо подобравшись к клети и рванув на себя ручку двери.

— Пори, — тихо простонал голос из полумрака. — Если сил хватит…

— Так-то нынче с хозяином заговорили? — зло прошипел Десняк, входя в клеть. — Кто это тут такой смелый? Может, пойдешь ворота отопрешь?

— Встану, так отопру, — отозвался голос. — Смелых ты в другом месте поищи, а тут все вышли, которые за гроши головы свои под мечи да копья подставляли.

— Ладно, потом разберемся, — сбавил тон Десняк. — Ворота отопри, слышь, как молотят?

В ворота, действительно, колотили так, что они тряслись и дрожали на своих скрипучих кованых петлях. Но на стражника, тупо препиравшегося с Десняком из темного угла, этот грохот, по-видимому, не произвел ни малейшего впечатления. Он еще немного поворчал, затем вылез из мрака и, не взглянув на хозяина, поплелся к прыгающим на петлях воротам. По-видимому, он был с дикого похмела, потому что, оттолкнув ногой припирающее створку бревно, даже не попытался отскочить в сторону, за что тут же поплатился: жеребец, внесший во двор одетого в белое всадника, встал на дыбы и так стукнул стражника в лоб кованым копытом, что бедолага раскинул руки, отшатнулся и замертво растянулся на мерзлой земле.

— Ты пошто, смерд, моих людей увечишь? — кинулся к всаднику Десняк.

При виде растрепанного старика в драном тулупе жеребец захрапел, выкатил кровавый глаз, вскинулся и опять заплясал на задних ногах.

— Князь Владигор преставился! — зычным голосом заорал гонец, едва держась в седле. — Весь народ рыдает, а ты тут с бабами прохлаждаешься, потаскун старый!

— Что-о! Ты с кем говоришь, хам? Очи разуй, холоп неумытый! — рявкнул Десняк, схватившись рукой за то место, где обыкновенно висел у него кнут.

— От хама слышу! — насмешливо ощерился всадник, осадив жеребца и припав к его ровно подстриженной холке. — Про указ не слыхал, хрыч старый? Все нынче равны! Все — смерды! Все — холопы!

— Чьи холопы-то? — опешил Десняк. — Холоп сам по себе быть не может.