Владигор. Князь-призрак

— А ты откуда знаешь, что сбежал? — воскликнул Десняк. — Плакался тебе?

— Ракел? Плакался? Ты что, старый, с дуба упал? Надоело ему у тебя на цепи сидеть, встретил хорошего человека и сбежал, — что тут непонятного?

— Сыт, обут, одет — какого ему еще рожна надо? — насупился Десняк.

— А про свободу забыл, рабская твоя душонка! — шепнула Цилла, приблизив к нему холодное красивое лицо. — Все знаю: и про Ракела, и про Берсеня, даже Ерыгу знаю где искать…

— Так что ж ты мне мозги… — чуть не сорвалось у Десняка.

— Заткни пасть, хрен старый! — зло прошипела Цилла, приложив к его губам бледный тыл ладони. — Не они мне нужны, а тот бродяга, что на ночлег просился, понял? И целуй! Целуй руку, хам, пусть все видят, кто теперь в Стольном Городе хозяин!..

Десняк подобрал сухие губы и прижал усы к сгустку лиловых вен под тонкой, как пергамент, кожей.

— Ищи его где хочешь! — шептала ему в ухо Цилла. — На похоронах, в толпе, в кабаках, все пути перекрой, чтоб мышь не проскочила!

— Так ты думаешь… — пробормотал Десняк, поднимая глаза.

— Я не думаю, я — знаю! — жестко процедила Цилла, наматывая на палец виток Десняковой бороды. — Так что бери своих мордоворотов, иди и ищи! Как собака! Как змея! Как сыч!

— А как найду, что с ним делать? На дыбу? — спросил Десняк, осторожно поводя подбородком из стороны в сторону.

— Только посмей, холоп! Часу не проживешь! — негромко, но отчетливо произнесла Цилла.

Ее ладонь сжалась в кулак, и Десняк сжал зубы, чтобы не заорать от боли и ярости при виде окровавленного клочка собственной бороды, торчащего между ее тонкими, жилистыми пальцами.

— Понял, госпожа! — выдавил он, низко опустив голову.

— Можешь забирать свиту и идти! — раздался над ним повелительный голос Циллы. — Железки свои получите за воротами! Так что меч свой ты зря сломал… Дорогой небось?..

— Честь дороже, — сказал Десняк, поднимаясь с колен.

Ночью, стоя перед пылающим погребальным костром, Десняк нет-нет да и постреливал глазами по лицам толпившихся чуть поодаль зевак. Огонь то опадал, то вновь взвивался в небесную тьму, наливая густым багрецом осоловелые рожи, плывущие вокруг костра в медленном, тягучем хороводе. Голова кружилась от усталости, глаза слипались, но в тот миг, когда помост в центре костра рухнул под тяжестью гроба, обдав толпу волной нестерпимого жара, Десняк отшатнулся назад и упал на чьи-то сильные руки. Он с трудом выпрямился, запустил руку в карман, чтобы вознаградить доброхота мелкой монеткой, но, обернувшись, наткнулся на смелый насмешливый взгляд из-под лохматой волчьей шапки.

— Князь?! Владигор! — охнул Десняк, ошалело глядя в светлые глаза бродяги.

— Какой я тебе князь? — чуть слышно шепнул незнакомец. — Вон твой князь!

Бродяга взял Десняка за плечи и легко, как соломенное чучело, развернул его лицом к груде пылающих углей, на вершине которой догорала дубовая домовина. Стенки ее, налитые прозрачным играющим жаром, истончились уже до того, что сквозь них просвечивали доспехи, в которые, по обычаю, обрядили покойника. Плоть и кости его, по-видимому, уже были съедены огнем: над нагрудником зияла алая пустота.

— Как же это он вперед колоды сгорел? — пробормотал Десняк. — Да так, что и доспех серебряный не расплавился?..

— Подумай, — прошептал голос за его спиной. — Даром ты, что ли, столько лет на опыты извел? Книги читал, свитки переводил, а народу сколько загубил в своих подвалах — все искал, где у человека душа помещается…

— Держи его!.. — хотел крикнуть Десняк, но вместо крика из его горла вырвался жалкий, простуженный хрип.

Он набрал воздуха, чтобы повторить призыв, и даже схватился за шестопер, чтобы с разворота внезапным ударом оглушить оборотня, но в этот миг тьма над головой Десняка распахнулась двумя багровыми крыльями, и птичьи лапы сбили бобровую шапку на его худое горбоносое лицо. Десняк взмахнул руками, отгоняя страшное видение, дико завертел головой в поисках бродяги, но тот как будто провалился в ночную тьму, со всех сторон обступившую догорающее кострище.

Глава четвертая

Погоня отстала где-то за вторым или третьим поворотом: сперва до ушей беглецов перестал долетать топот сапог по подмерзшей к ночи земле, а когда крики почти смолкли, затерявшись среди гнилых заборов и покосившихся, кое-как сложенных поленниц, Владигор сбавил ход и оглянулся на своих спутников. Те остановились и прислушались. Сперва все было тихо, но вдруг неподалеку раздался натужный лошадиный храп, скрип колесных втулок, и из-за ближайшего угла в переулок въехал шаткий рыдван бродячих комедиантов. Ребра шарабана были обтянуты попоной, сшитой из клочьев кожи, войлока и старых тулупов, повернутых внутрь этого передвижного жилища своим вытертым, свалявшимся мехом. Стволики молодых ив кое-где прорывали грубые швы покрова и смутно белели в серебристом свете молодой луны, рельефно рисовавшем не только рыдван, но и костяк впряженной в него кобылы, которая была настолько худа, что представлялась не живым существом, а механическим изделием той же самой каретной мастерской, где был изготовлен влекомый ею экипаж.