Владигор. Римская дорога

— Разумеется, нет… Но пришедшие в голову людям идеи иногда нравятся богам. И боги их заимствуют. Этот восточный божок вообразил, что может надеяться на мою благосклонность. Забавно было видеть, как он удирает после встречи со мной! — Мизифей отметил, что богиня, как истинная женщина, тщеславна. Как видно, никакая мудрость не может избавить от этого порока.

— Я знаю, светлоокая богиня, — в первый раз он обратился к ней так, — что ты покровительствуешь мудрым, но не снисходишь ни к одному мужчине, будь тот простым смертным или богом.

— Возможно, потому что они меня не пытались добиваться, — заметила она. — Я слишком умна и к тому же умею обращаться с копьем и мечом. Такие женщины не внушают любовь никому. — Она доверительно придвинулась к Мизифею. — Но эта пошлая выходка Элагабала натолкнула меня на одну мысль…

Гостья вновь поднесла к губам чашу. Мизифей подумал, что для богини мудрости его гостья пьет слишком много. Он тоже выпил немало. И может быть, выпитое вино заставило его сделать смелый комплимент:

— Твоя красота, богиня, заставит позабыть любого о твоем суровом нраве.

— Моя красота… — Ее светлые глаза странно блеснули, и Мизифей заметил, что она польщена. — Значит, если бы вместо Париса судьей был ты, ты отдал бы яблоко мне?

— Несомненно, богиня!

— Но учти, я бы не подарила тебе самую прекрасную женщину в мире.

— К чему мне Елена? Из-за нее пала Троя. Ты бы даровала мне неувядающую славу героя.

— Ты хочешь быть героем? Вот уж не подумала бы…

— Герои бывают не только на поле боя. Порой гораздо больше мужества нужно, чтобы начать совершенно безнадежное предприятие и пытаться удержать то, что начинает рушиться.

— Ты удивлен, что я здесь?

— Признаюсь, да. Нынче боги не разговаривают с людьми даже в храмах.

— Что мне делать в храме? Разжиревшие жрецы ничего не смыслят в том, о чем мы толкуем с тобой, Мизифей…

Он не заметил, как она придвинулась к нему и ее руки обвились вокруг его шеи. Поцелуй ее нельзя было назвать страстным — скорее он был расчетлив и холоден. Нелепая мысль пронеслась в голове Мизифея: что, если происходящее — обман и это какая- нибудь развеселая девица решила его одурачить, выдавая себя за спустившуюся на землю Минерву.

— Притвориться богиней довольно сложно… — заявила гостья, будто вновь услышала его мысли.

В следующее мгновение на ее голове появился золотой шлем, грудь покрылась чешуйчатым нагрудником с головой Медузы Горгоны в центре и с обрамлением из тысячи крошечных змей, непрерывно шевелящихся. Рядом с нею лежали золотые копье и щит.

— Не слишком удобный наряд для пира, не так ли? — спросила Минерва, Насмешливо глядя на Мизифея. — Но только оружие может уверить человека в чьей-то правоте.

Склонив голову, он пролепетал извинения, скорее обескураженный, чем униженный. А когда вновь отважился взглянуть на гостью, она снова была в своей белой столе, и ее красивые руки обвились вокруг шеи Мизифея.

— Эней, прародитель римлян, был сыном Венеры. Ну что ж, эта богиня собрала в Риме обильную жатву. Сын Минервы посеет иные семена…

— Твой сын?.. — Ее предложение показалось ему нелепым и… привлекательным. — Если мать будет неизвестна, его примут за сына рабыни, то есть за рожденного в рабстве. Такому человеку Рим не покорится…

— Я обо всем позаботилась, мой мудрый Мизифей. — Она перебирала его темные локоны и улыбалась. — Всего в двух стадиях от твоего дома живет одна уважаемая вдова — Юлия Транквиллина. Она бедна, но семья ее достаточно известна. Все ее дети умерли в младенчестве, сама же она скончалась сегодня утром во сне. Но об этом еще никто не знает. Я заняла ее место. Единственный раб и его жена прислуживают ей. Женись на этой женщине. Она — то есть я — не будет докучать тебе своим присутствием. Она даже будет жить в своем собственном доме, что по нынешним законам вполне допустимо, а через девять месяцев родит тебе ребенка и умрет…

Гостья рассуждала с деловитостью искушенного адвоката, продолжая при этом перебирать его волосы и то и дело касаться губами его губ.

— Я не хочу, чтобы ты умирала… — прошептал он.

— Я не умру, я же бессмертна, глупый… — Кажется, ей доставило удовольствие назвать его глупцом.

Тут он увидел, что на его гостье больше нет платья — она лежала рядом с ним обнаженная. Ее тело было совершенно — так выглядит теплый мрамор, просвечивающий на солнце. К сожалению, ваятели никогда не изображали Минерву нагой.

Поздно ночью старый раб Транквиллины постучал в дверь. Мизифей сам открыл ему, и тот, ни слова не говоря, вручил ему корзинку и свиток. Лицо его было абсолютно бесстрастно.

— Как твоя госпожа? — спросил Мизифей, уже заранее зная ответ.

— Умерла, — последовал краткий ответ. Несмотря на то что он ждал этих слов, Мизифей вздрогнул от внезапной боли, сдавившей сердце. Ведь для него эта условная, «подстроенная» смерть была абсолютно реальной. Никогда больше он не увидит свою прекрасную возлюбленную. Унизительно быть игрушкой в чужих руках, даже если твоей судьбой распоряжается сама богиня мудрости. Он вернулся к себе в спальню и развернул свиток, запечатанный печатью в виде совы: