Владигор. Римская дорога

«Даже такие мудрые люди, как ты, и даже такие могущественные боги, как я, ошибаются, когда берутся за дела, в которых не искушены. Когда ты заглянешь в корзину, то поймешь, в чем дело…»

У Мизифея сжалось все внутри, когда он снимал покров, закрывавший корзину. Внутри, завернутая в белую дорогую ткань, лежала новорожденная девочка… Минерва говорила о мальчике, о сыне. Девочку никто не примет всерьез…

И спустя много лет он так и не знал, кто же являлся к нему в тот день и с кем он провел самую странную ночь любви в своей жизни, — с богиней или с прихотливой римлянкой, решившей изобразить из себя Минерву с помощью нехитрого колдовства и нескольких остроумных фраз. Она твердила о тысячелетиях, а на вид ей было не больше двадцати. Она взошла к нему на ложе невинной, но при этом говорила так цинично, будто была старой шлюхой из Субуры. Она была страстна и ненасытна, но ее страсть выглядела искусственной. Он знал одно — женщина эта была прекрасна…

Хотя дом так называемой Юлии Транквиллины был почти рядом, он ни разу после свадьбы с ней не свиделся — это было требование Минервы. И Мизифей сдержал данное слово.

И вот спустя много лет она появилась вновь, такая же молодая, как много лет назад, точно так же блестели ее светлые глаза и в золотых волосах не было ни одной серебряной нити. Теперь, глядя на нее, он уже не сомневался, что перед ним в самом деле бессмертная богиня. Проходя мимо него, она бросила на прощание фразу, которую, кроме него, никто не услышал:

— Юлия — умная девочка, и если в этот раз ты не ошибешься, Мизифей, я помогу тебе… Тебе и Риму. Или Риму и тебе. Вы оба этого достойны. — И ему почудилось, что она коснулась его руки.

Двенадцать одинаковых щитов стояли в ряд перед алтарем Юпитера. Священным был лишь один из них, а остальные одиннадцать — всего лишь искусные подделки, созданные для того, чтобы ввести в заблуждение возможных злодеев. Когда священный щит, сброшенный самим Юпитером римскому царю Нуме Помпилиуму, исчезнет, падет и сам Великий Рим.

Двенадцать щитов, священная броня Рима. Неверный, пляшущий огонь светильников отражался на их отливающей поддельным золотом поверхности. Гордиан, накрыв полою тоги голову, стоял перед щитами. Он только что принес в жертву Юпитеру орла. Но в ответ Юпитер не дал никакого знака — ни одобрительного, ни остерегающего, как будто вообще не заметил жертвы. Фламин из коллегии жрецов Юпитера счел это дурным знаком. Но Гордиан, как великий понтифик, истолковал это молчание иначе — надо ждать полночи. И тогда Всеблагой и Величайший повелитель богов даст ответ.

Они ждали. Было очень тихо — в огромном храме слышалось лишь потрескивание горящего масла да осторожное дыхание людей. Снаружи доносились шаги и бряцанье оружия — ночная стража, сменившись, шествовала по улицам, оберегая сон граждан от воров, грабителей и пожаров.

Владигор первый заметил, что третий щит слева начал медленно светиться. Он тронул Мизифея за плечо и молча кивнул в сторону щита. Подавать знак Гордиану не было нужды — он сам заметил это странное свечение и уже стоял возле щита, напряженно вглядываясь в его поверхность. Огонь внутри медного круга все разгорался и разгорался. Владигору показалось, что Гордиан видит нечто большее, чем яркий свет, — лицо его то болезненно морщилось, то замирало, как неподвижная маска. Но Владигор, сколько ни всматривался, не мог различить ничего.

Неожиданно все щиты начали дрожать, как живые. Поначалу едва заметная, эта дрожь постепенно усилилась, низкий гул разносился по целле храма, нарастая, пока не превратился в страшный грохот. А потом все смолкло. Щиты замерли. И свет внутри священного щита тоже погас. Гордиан стоял с белым, как восковая маска, лицом и не мог произнести ни слова. Мизифей сделал в его сторону шаг. Но Гордиан жестом остановил учителя. Он завернулся в свою тогу, лег ничком на каменный пол и замер.

Никому и никогда он не рассказал того, что видел в горящем круге щита.

Ярко и пышно цвели кустарники — будто вокруг расстилалась не пустынная земля, а истинный рай, и только человек в черной хламиде, бредущий в стоптанных сандалиях меж раскиданных в траве серых камней, знает, что рай — этот тот же мираж в пустыне: вот качаются пальмы, встают вдалеке великолепные храмы, а подойдя, ты находишь лишь развалины древнего святилища да груды камней, под которыми любят гнездиться змеи. Человек в черном остановился возле могильного холмика и огляделся. Стадо диких ослов, одуревшее от обилия вкусной и сочной травы, промчалось мимо, оглашая окрестности своим гортанным ревом. Вдали, в легкой голубоватой дымке, маячили стены какого-то крошечного поселка, поднявшиеся на развалинах старинного города. Среди камней бродили козы и ощипывали кустики зеленой травы, пробивавшиеся меж развалинами.