Наступила осень – вначале сухая, золотая, сияющая, потом дождливая, серая, длинная, с последним неожиданным громом, как то и раньше случалось в городе Киеве. Когда осень медленно, словно тоскливая песня, окончилась, начались веселые, звонкие заморозки, потом морозы, первый снег, метели, вьюги, бураны…
Князь Владимир тяжко переносил осень и зиму. Одинокий, совсем одинокий в своих покоях, не с кем перемолвиться искренним словом, не с кем посоветоваться, некому открыть свою наболевшую, истомленную душу. Он просыпался, как и все в городе, задолго до рассвета, приносил жертву и завтракал с несколькими воеводами в холодной трапезной, чинил суд и правду в Людской палате, в Золотой палате слушал тиунов, гонцов из земель Руси, послов.
И хотя на дворе были осень, зима, тиуны и гонцы каждый день сообщали, как растут валы, строятся города на Ир-пене, Стугне, вдоль правого берега Роси, на Десне, Супое, Пселе и Сейме, в поле за Днепром. Князь приказывал слать туда как можно больше людей, везти харчи, дерево, кузнь, камень.
Днепр замерз, но продолжали гудеть под конскими копытами Соляной, Залозный и Червенский пути. В Киев приезжали послы от польского князя Мешко, приносили клятвы в любви и дружбе, но князь Владимир отвечал им, что примет эту любовь и дружбу, только когда Мешко освободит захваченные им червенские города. На западе собиралась гроза.
Чуя ее приближение, князь Владимир начинает уже ранней зимой собирать пешее и конное воинство, готовит для него припасы, отдельные полки заранее посылает поближе к Червенской земле.
Побывали в эту зиму в Киеве послы и угорского князя -с ними Владимир утвердил дружбу и любовь, как с родичами отца своего Святослава, отправил князю щедрые дары.
Не было всю зиму ни послов, ни гостей из Болгарии. Это беспокоило князя Владимира. Думая О будущем, он хотел знать, что происходит за Дунаем.
Началась весна, а с нею пришла и новость. Половодьем прибыли из Полоцка гонцы, привезли весть, что у княгини Рогнеды родился сын.
Князь Владимир написал жене грамоту, просил ее, как только потеплеет, приехать в Киев, он, мол, только и ждал весны.
Но весна – это не всегда голубое небо, синие воды, яркое солнце. В одну из ночей месяца цветения, в поздний час, почти на рассвете, князь Владимир услышал шум в покоях княгини Юлии, далекий, знакомый, усиленный ночной тишиной крик ее, потом топот ног, опять крик княгини Юлии и внезапно иной крик – младенческий.
Утром он узнал, что княгиня Юлия родила сына и нарекла его Святополком.
Когда вода в Днепре поднялась, купец-патрикий Феодор стал собираться в дальний путь.
Так поступал он ежегодно: зимой и ранней весной скупал в Киеве и у людей, приезжавших сюда со всех концов Руси, меха, мед, воск, горючий камень, бобровые благовония, зерно – все это за бесценок, за прелые и гнилые константинопольские ткани и украшения, за неполную меру хлеба, потому что зимой бывало голодно в Киеве и на Руси.
Весной Феодор нагружал добром хеландии, спускался к устью Днепра, пересекал под парусами Русское море и приставал в Константинополе, на Суде, где продавал свои товары вдвое и втрое дороже, чем купил сам; потом нагружал хеландии винами, тканями, золотыми и серебряными изделиями и осенью возвращался в Киев, начинал куплю-продажу.
Во время брани между Владимиром и Ярополком Феодор не пострадал, мало кто и знал, что он в какой-то мере к ней причастен. Собственно, кто и в чем мог обвинять купца: он приехал в Киев с василиками императоров, тогда же приехала с ними и царевна Юлия, но не Феодор, а василики уложили ряд с Ярополком; опять же не он, а василики были сватами Юлии.
Купец стоял в стороне. Имея свой двор в Киеве, на Подоле возле торжища, он продавал сукна, бархат, альтабас, вина, благовония, скань, золотые и серебряные украшения Ярополку и его боярам да воеводам; пока князья проливали кровь людей своих под Любечем, в Киеве и в Родне, он успел съездить в Константинополь и привезти оттуда новые товары; когда вокняжился Владимир, купец стал продавать то, что привез с собой, и даже то, что гнило в его склепищах, новому князю, его боярам и воеводам. Кто и в чем мог упрекнуть купца Феодора? Киев не Константинополь, русские люди всегда уважали и не трогали заморских гостей. И сейчас он действовал, как всегда. Осенью и зимой киевские древоделы подняли на крутые берега, законопатили и просмолили его хеландии, а ранней весной спустили их на воду. Недели две после того смерды возили из скле-пищ на торге и грузили на хеландии накупленное им русское добро. Наступил день, когда повеял верхний ветер, и купец, трижды перекрестившись на восток, велел рабам-грекам трогаться в путь.
То было на рассвете. Никто в Киеве не провожал купца -занимался своим делом, город просыпался, думая о наступающем дне. Хеландии сделали полукруг на Почайне, выплыли на середину Днепра, пошли под парусами к скрывавшимся в тумане низовьям.
Купец Феодор стоял на носу одной из передних лодий, вглядывался в даль.