Владимир Этуш. Старый знакомый

Забегая вперед, скажу, что, когда снимали этот эпизод, по проволоке ходило что-то вроде барсука. Тигра не достали, лев не умел ходить по проволоке, леопард бюллетенил – ничего серьезного, ката верхних дыхательных путей. Поэтому помреж взял барсука. Вот здесь я понял один из законов кино – в кино можно заменить что угодно на кого угодно, без особого ущерба… для кого бы то ни было.

Итак, первый съемочный день. Это было на натуре, где-то в Карпатах, куда мы выехали снимать подмосковный ландшафт. Поразило меня огромное количество народу, слонявшегося на съемочной площадке. Все были при деле, но никто ни за что не отвечал. Красили зелень.

Да, да, вот эту прекрасную натуральную зелень красили в какой-то отвратительный рыжий цвет. Потому что натуральная зелень на нашей пленке выходит рыжей, а если ее подкрасить в рыжий, то на пленке она выйдет настоящей зеленью. Это тогда меня поразило, сейчас-то я бывал свидетелем, когда и человека перекрашивали в другой цвет, а снимали в результате другого.

В дальнейшем, снимаясь в «Оводе», мне пришлось наблюдать, как красили серую лошадь в белый цвет, так как на пленке она выходила черной. Здесь я встретился с другим законом кино – я не знал, как его сформулировать.

Готовясь к роли Саахова, я решил: не знаю, как справлюсь с ролью, но, безусловно, в моих силах отрастить усы, национальные по форме. Я выращивал их как редкую культуру, по всем правилам агротехники: пропалывал, окучивал и удобрял. Первое, что мне сказал режиссер Гайдай, когда я приехал к нему на съемку: «Что это вы себе приклеили?» Я говорю: «Не приклеил, а вырастил – это же настоящие!» «Это настоящие?! Вот мы вам приклеим – будут настоящие». И тут я понял другой закон: в кино нет ничего настоящего, а есть что-нибудь и настоящее – будь то оно приклеенное или перекрашенное.

Когда выкрасили зелень, стали ждать солнца. Когда солнце наконец вышло из-за облаков и осветило этот перекрашенный клочок закарпатской природы, изображающей Подмосковье, и осветило его так, как нужно было оператору; когда режиссер добился наконец от исполнителей того, что он хотел, и те прочно вошли в образ; когда ассистент готов был хлопнуть хлопушкой, отсчитывающей эпизоды… стали долго спорить, на что артист должен садиться – на стул или табуретку, вспоминать, на чем он сидел в предыдущих кадрах… и решили снимать стоя. Режиссер скомандовал: «Мотор-р-р!» Хлопнула хлопушка… И в этот самый момент солнце зашло за облака.

«Стоп!» – скомандовал режиссер. Солнце – единственное лицо на площадке, которое не подчиняется режиссеру, – ни он, ни его осветители не могут заставить светило светить, если оно не хочет.

Все взоры устремились на небо. Началось гаданье. Ассистент оператора говорит, что, как только это облачко пройдет, можно будет снять, а оператор считает, что, как только пройдет это облачко, солнце сразу закроется следующим. «Может, объявить обед?» А местный житель, принимавший участие в съемках, говорит, что в «ихней» местности солнце так долго облаками не закрывается.

Наконец сжалившееся над нами солнце выходит из-за туч, совсем не тогда, когда это ему предсказывали. Мир светлеет, режиссер кричит: «Внимание! Приготовились к съемке! Мотор-р-р!..» Но главный герой заявляет, что он еще не вошел в образ, а только на пути к нему.

– Немедленно войдите в образ, не то зайдет солнце! Начали!

Солнце светит, аппарат стрекочет, актеры играют, снова хочется жить. «Стоп! – говорит оператор. – Кончилась пленка, надо перезарядить».

Режиссер хватается за голову, с трудом удерживаясь от того, чтобы не схватиться за голову оператора. Слышны голоса: «Сумасшедший дом!» Но это неверно. Разница между сумасшедшим домом и кино в том, что в сумасшедшем доме хоть обслуживающий персонал нормальный.

«Довольно, будем снимать сцену купания героини».

Автор говорит, что в его сценарии нет никакого купанья купания героини. «Не знаю, как в вашем сценарии, а в моем фильме героиня будет купаться. Дорогуша, послушайте меня, она молода, хорошо сложена, играет она, прямо скажу, довольно середняцки, так что пусть купается. Конечно, если бы это была Сара Бернар или Ермолова – я бы ее не мочил в воде, но эта на суше теряется, не знает, куда руки девать, а в воде будет чувствовать себя свободнее».

– Скажите, – подступает к автору героиня, – почему вы не хотите, чтобы я купалась? Вы сами знаете, что сейчас творится на Западе – тихий ужас, сплошной стриптиз, мы должны противопоставить ихнему сексу наш бодрый и жизнеутверждающий секс. Два мира – два секса, мой дорогой. И потом, почему я должна что-то скрывать от своих товарищей по работе?

– Ханжа, – шепчет ему молоденькая гримерша, – из-за таких, как вы, наше кино топчется на месте. Вы знаете, что показывали в одной шведской картине 15 минут подряд крупным планом? Вы ничего не видите дальше своего носа.