Владимир Кёппен. Ученый, посвятивший жизнь метеорологии

В Штутгарте я разыскал своего дядю, Николаса Аделунга, младшего из братьев моей матери, жившего в этом городе с 1847 года в должности секретаря королевы Ольги. Причиной тому было следующее обстоятельство: к русским великим княжнам, выходившим замуж за границей, приставляли российских же служащих для ведения корреспонденции с Россией и получения оттуда доходных поступлений. Нам был оказан радушный прием, и в течение следующих четырех лет я неизменно проводил в этом доме по крайней мере часть своих каникул: зимних – в Штутгарте, летних – в деревне Обер-Эслинген, где у дяди был дом с садом. Излишества аристократии и излюбленные дядей насмешки над окружавшими нас швабами и их образом жизни противоречили моим демократическим идеалам, однако в доме было полно молодежи, и я любил проводить время со своими родными.

Мой первый семестр учебы в Гейдельберге, начавшийся с опозданием, прошел не слишком плодотворно. Я прослушал оставшиеся лекции Бунсена и Кирхгофа, а также ряд иных докладов. В эти первые месяцы я часто встречался c другими русскими студентами, однако после такие встречи прекратились до 1870 года. Тоска по дому больше не мучила меня, ведь горы и леса можно было увидеть с каждой улицы городка. Тем не менее я вел оживленную переписку с Карабахом. Еще в России я так часто слышал рассказы о Гейдельбергском замке, что впал в уныние: мне захотелось открыть его самому и для себя. Окрестности Гейдельберга казались мне, пришедшему с Востока, слишком уж обжитыми, тропы – слишком ухоженными. Однако я гордился культурой Германии, и поэтому знакомство со всем этим пробуждало во мне любовь.

Во время пасхальных каникул я спросил у Гофмейстера: «Я хотел бы изучать ботанику и зоологию. С чего я должен начать в первую очередь?» «Запишитесь на мой практикум, летний семестр для этого хорошо подходит». Этот выбор стал для меня правильным: я получил возможность работать непосредственно с человеком, которым я восхищался, изучая предмет, приводивший меня в состояние восторга. Тем более я приехал в Германию с намерением раз и навсегда покончить с моими эксцентричными замашками. Я прослушивал лекцию за лекцией: сначала по физике, которую читал Кирхгоф, потом по неорганической химии у Бунсена, по органической химии у Эрленмайера, под началом которого я проходил практику зимой 1867/68 года, по минералогии у Леонхардта, а также прослушал курс лекций Пагенштехера по зоологии и посещал его практические занятия по зоотомии. Лекцию же по метеорологии – которой я в то время очень много занимался – я посетил только одну. Читал ее Копп, который наряду с историей химии и теоретической химией преподавал и этот предмет. Я старался не сходить с пути к моей цели: должность учителя естествознания в русской гимназии.

Я никогда не был членом студенческого братства, однако это не помешало мне найти нескольких добрых друзей в университете. На первой моей экскурсии с Гофмейстером я познакомился с молодым врачом по имени Герман Гадлих, с которым у меня сложились очень хорошие отношения и с которым я регулярно общался летом 1867 года. Осенью он уехал в Берлин, однако я встретил его в Гейдельберге, возвратившись туда из Лейпцига, что меня обрадовало. К тому времени он уже сдружился с Францем Шпарманном, которого я знал еще по Петербургу, где он в 1865 году работал гувернером и появлялся в доме у Брикнеров. Каждый из нас присоединил к этому трио еще одного члена: я – зоолога Беньямина Феттера, Шпарманн – историка Дитриха Шефера, а Гадлих – врача по фамилии Айгенбродт. Мы неизменно встречались в обеденное время; как и в прошлом семестре, к нам присоединялся выходец из Трансильвании Юлиус Рёмер. Мы коротали время долгими прогулками, во время которых не только много дискутировали, но и шутили и пели песни. Гадлих стал директором больницы в Касселе, Шпарманн и Рёмер – преподавателями в гимназиях, остальные – университетскими преподавателями.

Осенью 1867 года моя мама и Натали приехали в Германию на год. Я встретил их в Вене. Прожив несколько дней в Обер-Эслингене, у Аделунгов, мы сняли уютную квартиру в Гейдельберге, где уже чувствовали себя раскрепощенно. Моим родным все очень нравилось, что меня обрадовало. Летом мы поехали на курорт в Лангеншвальбахе, где тогда отдыхала и моя золовка Кэтти с ее старшим сыном. По воскресеньям я навещал ее, проделывая весь путь от Висбадена пешком. То были прекрасные дни!

После того как мои родные вернулись в Россию, я вновь начал оживленную переписку с Карабахом.