Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

«…Ах, все-таки ушла. Ну, они там чего-нибудь придумают. Хотя люди, безусловно, черствые. С лейтенантом они тоже как-то не так поступили. Но это они, а не Алеша. Алеша просто очень тонкий человек. Человек без кожи. Именно без кожи. Бывают люди без кожи, потому что с них ее содрали. Они от этого нервные и психи. Вот лейтенант немного такой… А Алеша просто родился таким — чутким, тонким… Господи, Алеша, Алешенька…»

— Вы, возможно, ее не застали, — продолжал растягивать слова Игорь Александрович. — Была такая на моей памяти, вернее, есть, — Клара Шустова. Она с Марьяной бывала у Юрки. Переводчица, кажется, с немецкого. Уезжала в советскую зону, поэтому вы ее не застали. Впрочем, погодите, в прошлом году она тоже была здесь. Да, с Сеничкиными и лейтенантом ездила, кажется, в Гудауты или еще куда-то. Видите, все на свете перепутано.

— Ужасно, — кивнула Инга, крепче сжимая локоть Игоря Александровича. — Новостей — хоть отбавляй, а вы, Игоруша, жадничали.

— Ну, это не новости, — осклабился Бороздыка.

«…Да, действительно все ужасно перепутано и смешано. Оказывается, лейтенант тоже не промах. Да, я что-то будто слышала. Шустова? Шустова? Что-то с разводом. Муж моложе и лейтенант тоже, значит, моложе… Что-то говорили на Новом годе. Чем-то больна. Я еще тогда подумала, как это все далеко: кто-то болен, а я весела и здорова, и расстаюсь со старым и никудышным супругом. Какое счастье, что мы расстались! Какое счастье, что мы не нужны друг другу, что ему вообще женщины не нужны. То есть нужны, но очень ненадолго».
«Ты еще скажешь: какое счастье, что он псих», — перебила себя.

— Ига, я вас тут покину и побегу домой, а то у меня Вава одна.

— Что ж, привет Варваре Терентьевне, Антону Николаевичу и маман.

— Спасибо. Они у меня в Кисловодске. А вы передайте привет доценту, — созорничала, потому что была уверена, что тот позвонит ей не позже, чем через четверть часа.

— Передам, — ухмыльнулся Бороздыка. — Он как раз звал меня в субботу к прокурорским предкам, — бросил небрежно, хотя понимал, что наносит ей страшный удар.

— Ах, вот как… — протянула с твердой решимостью никогда не рыдать на груди Бороздыки.

— Я вам не досказал. Вчера доцент явился к переводчице, забрал чемодан и супругу и увез за город. Знаете, как в таких случаях? — либо последняя попытка перед разрывом, либо заново медовый месяц.

— Да, понимаю. Как же не понять. Счастливого уикэнда, Ига. Привет Марьяне Сергеевне! — и, выдернув руку из-под руки Бороздыки, Инга перебежала улицу, чуть не ударившись о затормозивший на остановке троллейбус.

«Хорошо, что успела сдержаться. Шиш ему плакать буду! Сволочь! Ведь нарочно, нарочно!.. С оттяжкой, как гестаповец. Дрянь, — ругалась она шепотом, стоя у задних дверей. — Как плетется троллейбус. Нет, я не выдержу. Гад. С оттяжкой… Так медленно, медленно оттягивал, чтобы сразу отпустить и сюда мне, — вдавила варежкой в середину груди. — Нет, не могу. Еле плетется…»

— Выходите, девушка, через переднюю, — обернулась кондукторша.

— Простите, мне плохо, — Инга выскочила на тротуар.