Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— Извините, сэр, — сказал доцент в станционном буфете, протягивая Игорю Александровичу полстакана коньяку. — Этот предмет неожидан и для меня.

— Ничего. Бывает, — великодушно чокнулся с ним Бороздыка. Они сели в поезд. Доцент не слишком грустил. Ему не терпелось сбежать от Фирсановых, и явление Марьяниной тетки (он догадался, что это тщательно скрываемая жена пропавшего много лет назад материнского сводного брата) было ему на руку. Он не хотел с Марьяной ни мириться, ни ссориться. Ее побег с чемоданом к переводчице был шокингом и тут следовало что-то делать. Вот он и поехал с ней за город. А явление непредусмотренной родственницы было семейным бедствием и, стало быть, уважительной причиной, чтобы ничего не предпринимать в плане примирения. Во всяком случае, шокинг прерывался, если не аннулировался.

При всей своей собранности, работоспособности, молодости и везучести Сеничкин не любил принимать самостоятельных решений. Он верил в свою звезду и считал, что все само собой уладится. И пока действительно улаживалось. А что Марьяна фордыбачит и бесится, то все они такие. Даже Инга — с виду олененок — тоже с характером и Бог знает чего выдумывает. Он верил, что если не очень расстраиваться, все само собой придет в норму. Кроме того, явление этой нелепо одетой старухи давало компромат на Марьяну и при случае можно было бы подпустить шпильку по поводу фирсановской семьи, ее человеколюбия и христианской отзывчивости. Во всяком случае, это будет шикарная и приятная неожиданность для Ольги Витальевны.

— Братья Киреевские, — меж тем бубнил под ухом Бороздыка в такт постукивания колес электрички.

«Да, — думал доцент. — Человечишко много знает. Такого грех отпускать».

— Сэр, если не пробьемся в какой-нибудь кабак, можно будет выгрузиться у вас? — спросил Игоря Александровича. — Мне страшно неудобно. Сломал вам день.

— Пустяки. Конечно, можно. По-студенчески, как в девятнадцатом веке.

— Угу, — кивнул доцент.

Они почти не расставались с пятого марта, годовщины смерти вождя, когда, случайно столкнувшись в редакции, завели разговор о прошлогоднем покойнике, и уже доцент собирался пустить в адрес усопшего пару колкостей, как Бороздыка сказал:

— Собиратель. Что там ни говорите, а восстановил империю. Единую и неделимую. Даже прибавил пол-Европы. Шутка ли?! Помните, у Шульгина в «20-м»? Выполнил белую идею. Те — всё раздали, этот собрал. А что не русский, так и Романовы — швабы. А теперь только год прошел, и уже Крым хохлам отдаем. Так недолго и все раздать — и Прибалтику, и еще Бог знает что!..

— Ну, это формальность, — сказал доцент.

— Не скажите. Сегодня формальность, а завтра могут и по форме спросить. Это — как повернуть. Конечно, деспот был… Но ведь кто не деспот? Деспот, но реальный человек. Государственник. Нелегко ему пришлось. С анархии начинал.