Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

«Сволочной дом. Без праздника никогда не поешь. Либо им обжири-приемы, либо голодай. А так, чтоб хоть кашей с маслом накормить племянника — этого не бывает. И Лёшка тоже хорош. Пригласил женщину, а вместо еды — ла-ла. Директриса, небось, доктора наук еще покормила б, а аспирантка и так обойдется. Ради аспирантки нет расчета скатерть снимать, — он поглядел на толстую зеленую, расписанную шелковыми цветами материю, покрывавшую стол. — А что аспирантка? Перебьется. Завтра ее доцент в ресторан потащит. Теперь у него гонорары незаприходованные… Ну и ладно. Не психуй. Ехать надо… На вокзале заправлюсь. Вот машинку только куда деть? Здесь — Надька переломает, в полку — особист не вернет. Елизавете занесу! — обрадовался вдруг. — Точно, Елизавете! И письмо ей отдам. А Зубихину скажу: малявка моя, никому ее лапать не доверю. А то дашь вам, а вы как по казенной, — бац, бац. А она неприспособлена… — Точно», — вовсе успокоился и еще раз оглядел гостиную.
Стулья, кресла, стол, горка и пейзажи по-прежнему были величественны и безлики, но уже не раздражали.
«А вы — застрелиться!» — усмехнулся и беззлобно — без слюны — сплюнул.
За дверьми в кабинете о чем-то тихо переговаривались молодые супруги. Аспирантку не было слышно.
«А, ладно, — устало подумал Борис. — Елизавету бы не разбудить. Встает рано.»
Чужая, посторонняя почти сорокалетняя женщина, его бывшая мачеха, казалась сейчас лучшим человеком на земле. Он погасил свет в гостиной и вышел через вторые, стеклянные двери в прихожую. Рядом с его шинелью висела длинная, чуть ли не с шинель, коричневая выворотка, снова напомнившая об аспирантке.
«Везет охламонам!» — вздохнул Борис, напялил ушанку, влез в шинель и перекрестился ремнем. Хорошо было бы улизнуть не прощаясь, но в кабинете остались синяя папка и машинка. Тихо, чтоб не услышала Надька (из-под двери прорезывалась полоска света), он вошел в ванную и завернул в газету, под которой лежало письмо в Правительство, полотенце и мыльницу с мочалкой. Сверток он засунул в чемодан и рядом положил письмо, надеясь, что оно не промокнет. Полотенце успело высохнуть.

— Ты что, уже? — удивилась Марьяна, когда он, перетянутый ремнем, словно собрался на развод, вошел в кабинет.

— Завтра опаздывать нельзя, — кивнул, закрывая машинку. Аспирантка, по-видимому, реферат уже прочла, потому что он лежал аккуратной стопочкой рядом на диване.

— Очень красивая машинка, — сказала аспирантка.

Курчев ничего не ответил и только кивнул. Он злился, что гостья прочла реферат и еще слышала через дверь разнос, учиненный ему ее любовником.

— Машинка ничего. Работа могла быть получше, — не удержавшись, хмыкнул Сеничкин.