Владимир Лебедев

В отличие от мастеров «Мира искусства», которые тоже нередко работали сериями, но преследовали при этом, в первую очередь, именно цель иллюстрирования или театрально-режиссерского обыгрывания темы (достаточно вспомнить хотя бы версальские серии картин и акварелей А. Н. Бенуа или циклы рисунков «Городские сны» М. В. Добужинского), у Лебедева были совершенно иные намерения. Месяцами, иногда годами разрабатывая тот или иной изобразительный мотив, создавая бесчисленные варианты решения композиции, состоящей подчас из одной только фигуры в интерьере или даже без фона, Лебедев повиновался одновременно двум творческим импульсам. Один из них можно определить как страстное увлечение, почти одержимость темой, или, лучше сказать, эмоциональными состояниями, которые тема возбуждала в художнике. Второй, не менее значительный импульс рождался у Лебедева в процессе экспериментирования над изобразительными материалами, в ходе поисков художественного выражения, адекватного или наиболее близкого избранной теме. Чтобы понять психологию творчества художника и специфическую природу его вдохновений, необходимо всё время иметь в виду, что он осознавал свое будущее произведение лишь в нерасторжимом и органическом единстве темы и средств ее воплощения. Вечно неудовлетворенный, он искал этого единства, без устали варьируя и уточняя найденные решения. Серийность лебедевских работ возникала из неутолимой жажды совершенства.

^{83. Стоящая танцовщица. 1927}

Об этом единодушно свидетельствуют современники, на глазах у которых протекала работа Лебедева. В уже цитированной статье Нерадовский писал: «Художник, живо чувствующий природное качество материалов, их закономерное сцепление как элементов создаваемой вещи с темой — Лебедев начинает работу над ней с установления ее формулы, постепенное развитие которой объединяется у него в группы работ. Такой метод строится на расчете, взвешивании, рассуждении, выборе приемов, и, казалось бы, что для чувства, для непосредственной передачи его у художника не остается места в этом процессе. Но Лебедев владеет им, требовательный, расчетливый, напряженно чуткий и строгий в выборе своих приемов, он совершенно чужд всякой виртуозности, росчерка. Его штрих, пятно, линия, мазок не носят ни малейшего оттенка заученного, шаблонного. Работы, в которых не намечается дальнейшего развития метода, не видно следующего движения, — утрачивают значение для художника. Он безжалостно бракует свои рисунки, где проявились эти чуждые его искусству качества. После неудачного сеанса в его мастерской на полу образуются кучи нарванной бумаги с набросками. Эта требовательность и настороженность в работе над выразительностью средств, находящихся в распоряжении художника, удерживают его от какой бы то ни было шаблонности, казалось бы, неизбежной при таких постоянных упражнениях, и являются лучшей гарантией его дальнейшего развития»[55].

^{84. Танцовщица. 1927}

Серии сатирических рисунков Лебедева представляют собой обобщение и композиционную разработку огромного запаса беглых, но метких и точных наблюдений, накопленных художником изо дня в день при случайных встречах с людьми на улице, в магазине, в театре, в трамвае или где-нибудь в учреждении. Наблюдать было для него так же естественно и так же необходимо, как дышать. Подобно живописцу, описанному в «Анне Карениной», он обладал способностью «проглотить впечатление» и беречь его до нужного случая. Зрительная память Лебедева, натренированная постоянными упражнениями, отличалась поразительной цепкостью и годами могла хранить какое-нибудь неожиданно подмеченное движение, выразительный поворот фигуры или характерную походку неведомого прохожего. Иногда эти наблюдения фиксировались двумя-тремя карандашными линиями на листке записной книжки, а потом переходили — в уже перестроенном виде — в эскизы к рисункам «Панели революции», «НЭПа» и «Любви шпаны». Но эти ежедневные усилия памяти и творческого воображения должны были подкрепляться более внимательным и углубленным штудированием натуры в условиях мастерской.

В начальную пору своей деятельности Лебедев неутомимо рисовал с натуры. Однако позднее, в годы экспериментальной работы над освоением системы кубизма художник нашел иные способы тренировки. Правда, он и тогда не порывал с натурой, но обращался к ней лишь от случая к случаю, главным образом в процессе подготовки книжных иллюстраций.