Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Основная, над всеми другими преобладающая, у Толстого проблема – это искание смысла жизни и оправдание смерти. Рядом с ней, но, конечно, на некотором расстоянии, проблема ничтожества человеческой особи перед могуществом Рока, Провидения, Божества. Далее проблема человеческого общежития, с его случайными, бессмысленными несправедливостями, неравенством, незаслуженным господством «трутней» над «рабочими пчелами», с его явным и резким несоответствием христианскому учению, исповедуемому одними устами, с его лицемерием и ложью. И наконец – проблема отношения между мужчиной и женщиной, где идет непрерывная борьба Ормузда с Ариманом[140], где спутаны в безнадежный клубок противоречия между зарождающимися в тайниках животной природы человека инстинктивными требованиям плоти, абсолютными велениями нравственного закона и условными требованиями житейской морали. Толстой первого периода ставит эти вопросы. Толстой второго периода разрешает или пытается их разрешить. Он хочет найти выход из лабиринта, держась за одну нить: исполнение воли Хозяина, пославшего его в мир, осуществление в жизни христианского закона любви и самоотвержения, чистоты и бескорыстия. И, уверовав в эту нить, она сбрасывает и разрушает по пути все преграды с той же бесстрашной беспощадностью, с какою, установив свою теорию искусства и прекрасного и приложив ее к музыке Вагнера и Бетховена, к драмам Шекспира, к своим собственным произведениям, он ставит над всеми ними крест и готов предать их всесожжению. Это свойство Толстого идти до конца, не признавать компромиссов и не останавливаться ни перед какой правдой, как бы жестока она ни была, проявлялось нередко в его жизни и была причиной его кровной ссоры с Тургеневым, едва не кончившейся дуэлью на ружьях, и на долгие годы оборвавшей отношения между обоими друзьями.

Через все художественное творчество Толстого, начиная с «Детства», написанного в 1852 году, и кончая последним «Рассказом для детей», помеченным 28 августа 1910 года, в той или другой форме, в тех или иных пределах проходят эти проблемы. Смерть матери Николеньки Иртеньева, «Три Смерти» в рассказах под этим названием, смерть Андрея Волконского, Платона Каратаева в «Войне и мире», Николая Левина в «Анне Карениной», «Смерть Ивана Ильича» и наконец смерть рядового Авдеева «Петрухи» в «Хаджи-Мурате», такая потрясающая в своей кротости и простоте – все эти картины «расставания души с телом», исполненные вещего смысла, яркие и правдивые, порою мучительные и страшные, порою просветленные и примиряющие, то изобилующие реальными, сжимающими сердце подробностями, то цельные, ясные и краткие, как музыкальный аккорд, – все они ставят вопрос, а иные из них хотят ответить на него: к чему жизнь, когда смерть? В чем смысл жизни, когда есть смерть? Мы знаем ответы Толстого: «Зло в виде смерти и страданий видно человеку только тогда, когда он закон своего плотского животного существования принимает за закон своей жизни. Смерть и страдания, как пугала со всех сторон, ухают на него и загоняют на одну открытую ему дорогу человеческой жизни, подчиненной своему закону разума и выражающейся в любви. Смерть и страдания суть только преступления человеком своего закона жизни. Для человека, живущего по своему закону, нет смерти и нет страданий».