Владимир Ост. Роман

– Да и нет у него столько денег, он же обычный человек, – сказал Осташов. – Это у тестя деньги.

– Вот пусть у тестя и занимает – не колышет, – сказал Хлобыстин.

Все посмотрели в ту сторону, где находился Иван.

– Нам теперь лучше перед ним не светиться, – сказал Григорий.

В эту секунду Кукин, стоявший к ним спиной, стал медленно поворачиваться.

Все трое, как по команде, отвернулись, и Хлобыстин сказал:

– Вася, уходим.

Наводничий, быстро включив сцепление, плавно тронулся и поехал. И по мере того как Иван понемногу поворачивался к «Жигулям», машина Василия так же потихоньку от его взгляда ускользала, ускользала, ускользала, и затем Наводничий резко завернул за ближайший дом, так что лиц троицы Кукин так и не увидел. Затем Василий сделал еще один поворот и остановился.

– Ну ладно, потом еще поговорим насчет Махрепяки, – сказал он. – Мне пора на съемку. А вы куда? Пить?

– А чего пить-то? Все уже выпили, – сказал Григорий. – Вась, дай еще денег, а?

– Больше нет.

– Жмот.

– Не ля-ля ни грамма ваша телеграмма.

– Слышь, Вовец, поехали к Светику, – сказал Хлобыстин. – У нее всегда есть что выпить.

– К какому Светику?

– К подруге твоей Гальки – к какой еще?

– Она уже не моя. И пить я больше не хочу, точно тебе говорю. Вась, докинь меня до какого-нибудь метро.

– Ну и хрен с вами, зануды, а я поеду к ней. Зайду только домой, душ приму. Ну пока.

– Пока.

– Стоп, – сказал сам себе Григорий, едва открыл дверцу. – Вов, а этот твой ящик-то у меня остался.

– Мольберт? Черт, да, у тебя.

– А ты чего с мольбертом таскался? – спросил Наводничий. – Рисовал что-нибудь, ха-ха-ха, по пьяни?

– Да это все из-за тебя, между прочим, – ответил Осташов. – Уговорил меня тогда еще, давно – помнишь? – что тебе надо снимать старую Москву, и что надо, чтоб в кадре был художник с мольбертом. Вот с тех пор он на работе и валялся. А вчера уволили – пришлось, хочешь – не хочешь, забирать его оттуда.

– Ну, кстати, про старую Москву заказ никто не отменял, – сказал Василий. – Просто там, где мне съемку заказали, их шеф московского бюро надолго уезжал домой. Хорошо, что ты мне напомнил, надо ему звякнуть – может быть, им еще и нужна эта съемка.

– Ну, все, я ушел, – сказал, вылезая из машины, Хлобыстин.

Дверь за ним захлопнулась, Наводничий завел мотор и тронулся дальше.

Глава 22. Запланированные свершения

– Ну чего, Вованище, ты домой? – сказал Наводничий, когда Хлобыстин вышел из машины. – Мне на Преображенку надо. Это же где-то в твоих краях.

– Да на тачке от Преображенки до меня езды всего ничего.

– Не, я уже отвезти тебя не смогу: опаздываю – просто песец.

– Ну черт с ним, мне оттуда на автобусе до синей ветки метро, а там десять минут до «Семеновской». А чего за дело-то у тебя?

– Помнишь того следака, то есть опера, который к тебе в больницу притаскивался? Вот я его наконец уломал, чтоб он меня на задержание преступника взял. Такая живая съемка всегда продастся. Я ему за это, между прочим, пристроил его стихи в газету. Вон сзади в кипе посмотри, где-то на поверхности должна быть.

Владимир взял из кучки журналов, лежавших на заднем сиденье, газету. Это были «Экспресс-новости». На первой странице, под названием газеты, значилось: «Первый российский таблоид» – а чуть пониже была помещена фотография женщины с огромной обнаженной грудью, которую она поддерживала руками, прикрытыми полотенцем. Края полотенца, расшитые национальными русскими узорами, свисали с боков. Сжимая свои груди, женщина держала между ними высокий тонкий стакан, доверху наполненный пенистым пивом. В подвале страницы аршинными буквами пояснялось: «Мисс титя» – и уже в самом низу шрифтом помельче: «Итоги конкурса фотографий наших читательниц».

– Он для этой газеты стихи написал? – спросил заинтригованный Осташов. – Интересно, про что?

– Ха-ха, не для этой. У него просто стихи были, ну и он попросил помочь их где-нибудь тиснуть. Ну вот я сюда смог запендюрить. Правда, к этим стихам такую историю про автора сочинили – полный привет. Ну а что сделаешь? По-другому никак не хотели печатать. И так-то еле уломал – пообещал им эксклюзив в ближайшее время.

Пока Наводничий говорил, Владимир уже начал листать газету и обнаружил два стихотворения. Они находились где-то посредине номера, внизу страницы. Один стих был довольно длинным, а второй, который назывался «Обратный путь», был коротким. После пива, залитого на старые дрожжи, Осташов был совершенно не настроен воспринимать пространные тексты и поэтому прочел именно второе стихотворение.

«Веет прохладой печальных истин,

И цепенеет усталый лес.

Всё забывая, падают листья,

Лету оставив свой радостный плеск.

Сумрак сгустился. Ветер забвенья

Между деревьев тропу метёт —

В ночь с понедельника на воскресенье

Кто-то обратной дорогой пойдёт.

Листья – как лица, в шелесте – фразы,

Канут во мгле, и уже не вернуть.

Все, кто ни есть, все исчезнем мы сразу

В миг, когда кто-то отправится в путь».

– А ничего в принципе, стихи-то.

– Может быть, не знаю. Ты верхнюю статью посмотри и на рубрику всей страницы обрати внимание.