Владимир Ост. Роман

Русанова принялась подробно расспрашивать его о картинах: как он их рисовал, почему так, а не иначе… И Владимир стал рассказывать ей – о соответствии цветовой гаммы настроению картин, об искусстве композиции, вообще о живописи, гармонии и так далее. Лишь в редкие минуты он вспоминал о цели свидания – как раз в те моменты, когда ему казалось, что Анна каким-то образом подает знак: наступило время для сближения. Но когда он пытался сблизиться – обнять, поцеловать ее, – она отчего-то сжималась и отодвигалась. Это вгоняло Осташова в ступор непонимания, вслед за чем он раздражался. И тогда Русанова, желая сгладить эту шероховатость, вновь спрашивала о первой попавшейся на глаза картине, и он опять погружался в мысли и разговоры об искусстве. Эта странная игра продолжалась бесконечно, так что оба игрока потеряли счет времени. Они балансировали на грани: она – не решаясь открыто отдаться ему, он – не осмеливаясь на радикальные действия из-за боязни обидеть ее.

Когда уже часы показывали одиннадцать, Анна сказала:

– Володь, а ты костюмы вообще носишь? Никогда не видела тебя в костюме.

– Да, есть у меня один, со школы еще, я его только один раз на выпускной вечер одевал. Я пиджаки как-то не люблю.

– Покажи.

– Зачем?

– Не хочешь, значит, как хочешь, – Русанова помрачнела, как всегда, неожиданно.

Владимир открыл шкаф, снял с вешалки пиджак. Анна улыбнулась и кивнула, мол, надень. Осташов со вздохом повиновался.

– Тебе идут пиджаки, зря ты их не носишь. Только этот уже не очень-то модный, тебе надо новый костюм купить, будешь неотразим. Ну снимай.

Он снял пиджак, бросил его на стул, а сам подошел к окну и уставился невидящим взглядом во тьму. Владимир был уверен, что Русанова твердо настроена и сегодня не сдаться. Он задумался. Что за бред сейчас происходит? Мужчина пригласил женщину домой. Он ей сказал, что любит ее и хочет ее. Она приходит. И делает вид, будто не поняла, зачем он ее пригласил! Какого черта, думал Осташов, она показывает свой характер? Что она этим хочет доказать? У него, между прочим, тоже есть характер.

– Скоро мать вернется, – не оборачиваясь, зло сказал он. – Через час, наверно. А может, раньше. Так что…

– А ты книги читать любишь? – глаза Русановой блеснули озорством.

– В принципе, да, естественно. Смотря – какие.

– Я сейчас один роман читаю. Погоди, сейчас покажу – я взяла его, чтобы в метро не скучно было.

Русанова быстро вышла в прихожую, вынула из своей сумки роман и сказала:

– Пойдем на кухню, еще вина выпьем?

Когда они расположились за столом на кухне, Анна протянула Осташову книгу. Это была потрепанная книжица в мягком переплете. Автор, из разряда третьесортных, был Владимиру незнаком. Обложка сообщала, что это дамский роман.

– Я, когда в педагогическом институте училась, литературоведение проходила. И наш доцент, который лекции читал, говорил, что хорошую книгу отличить от плохой очень просто. Нужно открыть ее на любой странице, хоть посередине, и если начинаешь читать, и тебе хочется продолжать, и трудно остановиться, то значит, это – на самом деле хорошая литература. А если нет, то соответственно – наоборот.

– Да. Я замечал. Классика вся такая, иногда случайно перебираешь книги, откроешь какого-нибудь Достоевского и – все, уже не оторвешься.

Анна взяла у него книгу, полистала – похоже, она искала какой-то отрывок, наконец, открыла на нужной странице и со словами: «Вот, почитай вот отсюда, мне интересно, как ты это оценишь» – вернула роман Владимиру.

– А я пока пойду к зеркалу причешусь, хорошо? – сказала Русанова.

– Иди, конечно – зачем спрашивать?

Анна ушла в прихожую, где на стене висело большое зеркало.

Осташов начал читать: «Джонни стоял у окна и пил из бокала шампанское. Он думал о своей Николь, которая была так близко, в соседней комнате, но одновременно – так далеко, потому что он все еще не мог сказать ей, как восхищен ею и как был бы счастлив, если бы она согласилась навеки стать его.

Неожиданно вошла Николь. Она была в купальнике и в его пиджаке. «Господи, как она прелестна!» – подумал Джонни. Он подошел и, ни слова не говоря, подхватил ее на руки и понес в спальню».

«Что я делаю?! – угрюмо подумал Владимир. – Вместо того, чтобы давно уже трахаться, я сижу и читаю какой-то кретинский дамский роман! Конечно, Аньчик пережила такое – ее обманул этот ее одноклассник. Но почему за него я должен расплачиваться? Она же как будто мне мстит за него! Ну вот что она сейчас делает? Просто издевается, стерва! А я все это глотаю, как последний идиот».

Осташов услышал приближающиеся шаги и, зло сказав: «Дрянь твой роман», – поднял голову и с ненавистью посмотрел на Русанову. Она была по-прежнему в желтой кофте и джинсах, но поверх кофты на ней был накинут его пиджак.

– Это пиджак твой дрянь, – отрезала она и, подойдя к Владимиру забрала у него книгу. – Ладно, мне пора домой.

– Конечно. Детишкам пора баиньки.

Анна вернулась в прихожую и, повесив пиджак на вешалку, стала быстро обуваться.