Владимир Ост. Роман

– Понятно, – просто сказала Галина. – А это и не одолжение. И уж тем более, ни в каком не в личном плане. И, кстати, очень хорошо, что мы с вами сразу прояснили этот вопрос. Я назначила вас, потому что наслышана о ваших деловых качествах. Вам удавалось достаточно эффективно и честно работать в области купли-продажи недвижимости рядовым сотрудником. И я надеюсь, что вам удастся так же честно и эффективно управлять коллективом фирмы.

Да, она определенно стала другой, перед Владимиром сидела совсем не та Галина с вечно распущенными длинными волосами, которой он знал ее. Это была уверенная в себе, спокойная, рассудительная и волевая женщина с короткой деловой стрижкой. Это была бизнес-леди.

– А если вам не удастся честно и эффективно работать, – продолжила она, – я вас уберу с этой должности и поставлю на нее кого-нибудь другого. Незаменимых мужчин не бывает. Более конкретно по самой работе мы поговорим, наверно, завтра, на совещании в узком кругу – с участием начальника отдела продаж и начальника отдела аренды. Предупредите их об этом.

Галина собрала со стола помаду, зеркальце, пудреницу и положила их в свою сумочку, она, видимо, больше не собиралась задерживаться в кабинете.

– А теперь… вам, наверно, пора уже ехать в департамент недвижимости. И у меня тоже дела.

Осташов встал с кресла.

– Да, и вот что, – сказала она. – Возможно, это само собой разумеется, но я все-таки скажу: сюда, на работу, вам надо будет приходить в костюме и галстуке, как полагается гендиректору, а не как сейчас.

Владимир смущенно одернул свой обвисший серый свитер под курткой.

– Курить в рабочих комнатах офиса запрещается, как и раньше. Завтра объявите, пожалуйста, об этом сотрудникам. Запрещается всем, и вам, в том числе. Ну, вот, пока, кажется, все. До свиданья.

* * *

– А пленку для Махрепяки я сделал просто, – весело сказал Осташову Наводничий, когда они ехали на Зеленый проспект, в департамент недвижимости. – Положил на диван карточку, которая еще у меня, и снял ее на свежую пленку! Получился тот же кадр. Качество я думаю, конечно, паскудное, но это неважно. Я так рассуждал: Махрепяка глянет эту пленку на свет, увидит меленько свое голое тело и рядом голой… – Василий запнулся. – Ну в общем, в итоге так и получилось.

– А когда ты ему карточку отдашь?

– Как договорились… А, ты даже не знаешь? Ну да, ты же все бегал там по офису к этой Гале.

– Короче, – сказал Владимир.

– Короче, вот сейчас подпишет окончательный документ в департаменте – и отдам ему. А что, ты что-то еще придумал насчет карточки?

– Нет, просто спросил.

– Слушай, Вованище, – сказал Наводничий. – А все-таки лучше бы ты взял свою положенную долю. Это же две штуки баксов. Мне просто как-то неудобно даже, мы же вместе эти бабки у Махрепяки… заработали. Скажи ему, Гришаня, чего молчишь?

– Бубенть, Вовец, правда, чего ты? Это нехилое бабло, даже при твоей теперешней должности.

– Я сказал, что не возьму – значит, не возьму. Между собой их разделите.

– Ну ты можешь сказать, почему нет? – снова вступил Василий. – Уже даже такому, как ты, упертому созданию, должно быть понятно, что с Анькой у тебя – все, песец – полярный зверь. Твоя Анька, она уже в прошлом, а деньги – это, считай, тебе компенсация за моральный вред от нее. Ну неужели я не прав? Скажи вот мне, на что это теперь может повлиять: возьмешь ты эти долбанные две штуки, или нет?

– Может, ты и прав, но на мое решение это не влияет. Я эти деньги не возьму.

Глава 34. Железная дорога

Осташов сдвинул вниз фрамугу вагонного окна, высунул голову наружу, зажмурился и с удовольствием подставил под поток встречного воздуха сначала лицо, потом затылок, потом открыл глаза. Большая часть состава находилась позади; Владимир смотрел и не мог насмотреться на завораживающее зрелище, умиротворяющее и одновременно бодрящее, – на то, как поезд, изогнувшись дугой, неспешно двигался мимо многоэтажных жилых домов с горящим светом в окнах. Люди в квартирах доедали свои ужины, укладывали детей спать, смотрели по телевизору фильмы на сон грядущий, а он уезжал, его ждало очень важное дело.

Зеленый цвет вагонов, как и цвет листвы на деревьях, возникающих тут и там вдоль путей, был различим лишь в свете фонарей. В сгущающихся сумерках взгляд Осташова притягивала то горящая неоном малиновая надпись «Москва» на удаляющемся здании вокзала, то ярко-белое, надо думать, совсем недавно освеженное краской название фирменного поезда – «Курский соловей», – которое высвечивалось на боку каждого очередного вагона, попадающего под лучи тех же фонарей.

Состав еще не успел разогнаться, но струи вечерней прохлады все равно стали холодить голову, и Владимир вернул ее в уютный мирок вагона.

В проеме двери соседнего купе появилась проводница, она попросила его занять свое место и приготовить билет.