Владимир Ост. Роман

– Да на кой? – ответил Хлобыстин. – Когда до берега уже мало оставалось, девки поплыли налево от пляжа, за кусты, а мы дотолкали лодку до станции, а сами – в другую сторону, тоже за кусты. Там и постирали штанцы. А потом обсушились. И телки, наверно, так же сделали. Мы их больше никогда не видели. А жалко. Одна вправду мне понравилась. Главное дело, когда рядом с лодкой плыли, она как раз ко мне ближе всех была, и посмотрела так на меня… До сих пор этот взгляд помню.

– Влюбилась, наверно, – хохотнув, сказал Осташов.

– Да уж конечно! Она подумала, что я был в курсе, ну, что это была наша совместная с этим дуриком шутка. Ничего не сказала, только посмотрела на меня, как на… Как не знаю на кого. Я со стыда так под воду и ушел с головой. И так и плыл под водой, пока воздуху хватило.

Григорий немного помолчал и деловито, словно на производственном совещании, подвел итог:

– Вот такой дружбан был у меня в Киеве – полный привет.

Глава 11. Все хорошо

Водная гладь с плеском раздалась в стороны, и из нее выросла блондинистая голова. Вынырнувший прикрывал лицо крепкими ладонями, по которым с волос стекали струйки воды. Через несколько секунд струйки иссякли и превратились в ленивые капли. Руки скользнули вниз, и только теперь в блондине можно было узнать Осташова.

– Полный привет, – сказал сам себе Владимир, и затем, шумно выдохнув, открыл глаза.

Он увидел, что и должен был увидеть человек, принимающий ванну: свои торчащие из воды колени, собственно ванну и смеситель с кранами, от которого наверх, вдоль белого кафеля стены тянулась металлическая лоза душевого шланга.

– Надо ж было так напиться, – снова вслух сказал Осташов.

– Ты звал меня, Володя? – послышался из-за двери голос матери.

– Нет.

– У тебя там все в порядке?

– Да.

– Если будешь продолжать в том же духе, кончишь, как твой отец недоделанный.

– Ну все, – тихо сказал Осташов, – завелась.

– Все свои худшие гены сыну передал, паразит. Алкоголик проклятый.

– Мама, – устало сказал Владимир. – Я видел папу несколько дней назад. Он давно уже не пьет.

– Так я и поверила. Горбатого могила исправит. Каким всегда был придурком, таким и…

Осташов не услышал продолжения ворчания, он снова с головой ушел под воду.

В его памяти вдруг вспыхнула картинка вчерашнего вечера. Словно наяву он увидел Григория и Василия, сидящих на лавочке под яблоней перед памятником Ломоносову, безудержно хохочущих.

– Ладно, мужики, я пошел, – сказал, отсмеявшись, Наводничий. – Завтра работы – до черта и больше.

На этом воспоминание прерывалось.

Владимир вынырнул из воды.

– Володя, я на работу ухожу, – услышал он голос матери. – Долго в ванне не лежи. Тебя же, наверно, в агентстве ждут. Только нашел приличную работу, и сразу прогуливать начал.

– Да выхожу я уже.

– Завтрак на столе. Я пошла.

Осташов опять закрыл глаза. И опять – проблеск в памяти. Вот он стоит около какой-то большой березы, справляет малую нужду и, задрав голову, смотрит сквозь развесистые ветви на звезды, которые волшебно сияют в глубоком иссиня-черном небе; а в голове только одна мысль: «Хорошо!»

Затем слышен голос Хлобыстина:

– Да кто матом ругается? В общественном месте! Где вы общество нашли? Да убери ты свои руки!

Владимир оборачивается на выкрики и звуки возни и видит силуэты трех, не то четырех человек. Рядом с ними, в слабом свете фонаря стоит «УАЗ» – синяя полоса на желтом боку. Силуэты толкаются, образуя как бы единое целое – некое странное существо. «Сон разума рождает чудовищ», – мелькает комментарий в голове Осташова. Вот многоногое существо втискивается в машину. Включаются задние габаритные огни. Владимир застегивает «молнию» ширинки. Заурчал мотор, автомобиль разворачивается и направляется в сторону Осташова. Владимир, качнувшись, выходит из своего убежища наперерез машине. Вот его кулак с грохотом опускается на капот. «Куда без меня?» Открывается передняя пассажирская дверца, из которой выглядывает милиционер в фуражке. «Скажи спасибо, что для тебя места нет, дурак, уйди с дороги». – «Сначала Гришу отпустите!» – «А ну, давай его тоже заберем, как-нибудь доедем!»

Затем – снова отказ памяти в виде непроглядной тьмы.

Осташов открыл глаза и с трудом сел в ванне. Нашарив на гладком дне кольцо пластмассовой пробки, выдернул ее. Вода стала постепенно убывать. Владимир решил не вставать, пока ванна окончательно не опустеет, и опять закрыл глаза.

И – новый обрывок воспоминаний. Но на сей раз тьма по-прежнему остается беспросветной.

– Покурим? – слышится во мраке голос Хлобыстина.

– Чего покурим? Все же отобрали, – слышится голос самого Осташова. – Душно в этой камере, черт.

– Ты что, первый раз в ментовку залетаешь?

– Да. А что?

– Да ничего, видно.

– Да. Ни хрена не видать. Темно, как…

– Как у негра в жопе, ха-ха. А ты хотел, чтоб тебе свет на ночь включили?

– А что, у белых людей в жопе свет на ночь включается?

– Ха-ха-ха.