Владимир Ост. Роман

Держась за рану, Осташов отметил про себя, что непосредственно от удара ножом он ничуть не обессилел, что он не чувствует особой боли и что нет никакой нужды с криками и стонами валиться наземь, как это делают при аналогичных обстоятельствах герои кинофильмов. Более того, Владимир ощущал полную уверенность в том, что он в состоянии догнать эту улыбчивую тварь и забить голыми руками до смерти. А его, Осташова, собственная смерть сейчас никак невозможна. Без всяких подкрепляющих причин и доказательств – просто не-воз-мож-на! Владимир почувствовал уверенность в том, что ситуация для него совершенно неопасна. Ну пырнули финкой в живот – надо в больницу, чего тут такого страшного? Осташов вдруг вспомнил свое то ли сновидение, то ли видение со скачущим скифом и летящей ему в спину стрелой, и решил почему-то, что тогда, во время этой фантазии у него даже было больше оснований для беспокойства за свою жизнь, чем при данных обстоятельствах.

Владимир переводил взгляд то на свою окровавленную руку, то на медленно расползавшееся красно-бурое пятно на рубахе, и все еще не до конца верил в случившееся. Когда он наконец поднял взгляд, вопрошавший мир о смысле происходящего, то увидел, как замухрышка достиг поворота и скрылся из виду за кустом с желтой осенней листвой.

Глава 17. Без фигур

Василий Наводничий постучал по закрашенному белой краской стеклу, в котором было прорезано круглое окошко.

В ответ – тишина.

Василий посмотрел на надпись «Справки», бровью покрывавшую окошечко, и громко сказал:

– Алле, мне нужна справка.

– Сейчас-сейчас, – донесся откуда-то из-за стекла старушечий голос. – Чайку не отойдешь попить, все идут и идут.

За окошком показалась пожилая женщина в белом халате.

– Добрый день, мне нужно попасть к Осташову. Имя – Владимир. Он вчера, вроде, к вам в больницу поступил.

Старушка села за стол, стоявший по ту сторону стекла, и надела очки.

– Сейчас посмотрю… Все торопливые такие. Это вам надо сейчас выйти на улицу, потом так вот направо, налево, пройдете так вот корпус, и потом там будет арка такая на проход. И вниз. Пожалуйста.

Последние слова женщина сказала, уже удаляясь за внутреннюю дверь, из-за которой только что и появилась.

Застегнув «молнию» на своей коричневой кожаной куртке, Наводничий вышел из корпуса приемного отделения и уверенной походкой направился по территории больницы, по аллее. Достигнув нужной, как ему казалось, арочной двери, он вошел в нее и стал спускаться по лестнице.

– С каких это пор больничные палаты в подвалах стали размещать? – сказал он вслух. – Дожили. Какой-то песец – пушистый зверь в стране творится.

Подвальный коридор, по которому шел Василий, был мрачен, а закончился и вовсе обитой жестью дверью с табличкой «Морг».

Наводничий в недоумении огляделся.

– Навестил, называется, товарища, – помрачнев и оглянувшись, тихо сказал он в пустоту коридора.

Василий взялся за ручку двери, дернул пару раз, дверь была заперта. Он постучал в нее кулаком – тишина.

– А фоторепортаж из морга я еще никогда не делал… – сказал Наводничий и, сложив ладони пиалой вокруг рта и приложив это приспособление кумулятивного действия к тонкой щели между дверью и косяком, крикнул:

– Эй, в морге, есть кто живой?

Никто не отозвался.

– «Вот так направо, вот так налево и вот так вниз», – голосом старушки из справочного окошка сказал Василий и с чувством добавил: – Старая дура, хоть бы предупредила, что Володька уже… – Наводничий помрачнел. – Черт, жаль.

* * *

Григорий Хлобыстин курил у входа в офис фирмы «Граунд+», когда с тем же намерением покурить из двери вышли Ия и Анна.

– Девчонки, вы, как всегда, вовремя.

– А что такое? – спросила Ия.

– Не видишь, что ли, скоро дождь начнется. Как пойдет – и до вечера, и опять придется в конуре смолить.

– Да, блин, не май уже месяц, – сказала Ия и посмотрела по сторонам на рядом стоящие осины, с которых порыв ветра сорвал стаю засохших листьев. Листья заскакали по асфальту, как воробьи.

– Какой сентябрь прохладный выдался, – сказала Русанова.

– Ничего, со дня на день бабье лето должно начаться, – сказал Хлобыстин.

– Ты прям с такой уверенностью заявляешь, как будто бабье лето по расписанию бывает, – сказала Ия.

– В конце сентября полагается, – ответил Григорий.

– Интересно, какой октябрь будет? – сказала Анна своим обычным тихим голосом, словно говорила сама себе, и, посмотрев на Хлобыстина, спросила:

– Что-то друга твоего Володи уже второй день не видно, заболел, что ли?

– Осташов-то? Ну в принципе да, – ответил Григорий. – Его зарезали.

Анна побледнела и промолчала, а Ия раскудахталась:

– Да ты что?! Ничего себе! А что случилось? Вляпался во что-то с какой-нибудь квартирой? И чего, насмерть?

– Ну то есть его не совсем того, он в больницу загремел. Я в точности сам ни хрена не знаю, – сказал Хлобыстин. – Только полчаса назад только вот это и узнал, что вам сказал. Домой ему просто так позвонил спросить, как дела, а там мать расстроенная, она мне и сказала, что он типа где-то на нож нарвался. А чего к чему, она, похоже, сама не в курсе.