— Меня всегда это волновало, Михаил Федорович. Я пришел к выводу, что одной из причин, и, быть может, главной, есть то, что в полках созданы невыносимые условия для солдат: кормят отвратительно, за малейшую провинность избивают, а жаловаться нельзя, ибо малейший ропот есть преступление, за которое следует такое же жестокое наказание. Ничего подобного нет ни в одной армии мира… Позор…
— Что же делать? — спросил Орлов и встряхнул колокольчиком.
Тотчас на пороге появился слуга:
— Что изволите, ваше превосходительство?
— Пожалуйста, бутылку вина и фруктов, — распорядился хозяин и порывисто поднялся со стула, зашагал по кабинету. Чувствовалось, что в душе генерала все кипело, его благородное красивое лицо покрылось испариной. Но уже через минуту он решительно взмахнул рукою и словно отрубил:
— Так далее продолжаться не может! Во всяком случае. в моей дивизии…
Генерал продолжал шагать по кабинету, вслух рассуждая:
— Солдаты стяжали себе бессмертную славу на полях Бородина, под Кульмом… Изгнали Наполеона, помогли другим народам, а над ними издеваются. Это стало нормой во всей армии. Верно вы заметили, что это позор. Позор для всей державы!
Слуга тихо зашел в кабинет, поставил на стол бутылку вина, вазу с фруктами, два хрустальных бокала и так же тихо удалился.
Орлов налил бокалы, опустился в кресло.
— Вы знаете, что мне сейчас вспомнилось? Триумфальные арки, встречавшиеся на пути домой, когда мы возвращались из-за границы. Помните? На одной стороне арки было написано: «Слава храброму русскому воинству», а на другой — «Награда в Отечестве». Какую же награду получили солдаты? По одной сайке! А они так надеялись, что будет уменьшен срок службы. А потом император подписал указ, в котором известил, что «верный наш народ да получит мзду свою от бога».
После этих слов хозяин улыбнулся, добавил:
— Тогда в народе ходила шутка, что бог что-то послал для солдат, но черт в пути перехватил… Ну-с, ладно. Ближе к делу. Я хочу просить вас, Владимир Федосеевич, произвести тщательное расследование случаев побега из учебной команды вашего полка. Девять человек одновременно бежали. Командир полка Непенин выдаст вам предписание, но по окончании расследования копию доклада вашего представьте мне. Может быть, дать вам кого-либо в помощь?
— Нет, нет. Я сам разберусь, Михаил Федорович.
— Вот и прекрасно. Да, я еще хочу напомнить вам, Владимир Федосеевич, что Павел Иванович прослышал о ваших «непозволительных» разговорах с нижними чинами, просил вас быть более осмотрительным…
— Буду, — ответил Раевский и, достав из кармана лист бумаги, сказал: — Вчера отобрал у одного юнкера сей лист, желаете узнать, какие стихи ходят в списках?
— С удовольствием, — ответил генерал.
Раевский прочитал вслух:
— Вы юнкера, надеюсь, не наказали?
— Разумеется, нет.
— Владимир Федосеевич, я полагаю, что нам следует принять в союз обоих братьев Липранди, каково ваше мнение?
— На них мы будем рассчитывать, но с приемом пока повременим, Михаил Федорович.
В это время приоткрылась дверь, в кабинет вошла Екатерина Николаевна, жена генерала. В красивом вечернем платье она казалась совсем юной.
— Не помешала?
— Нет, мы закончили, — ответил Михаил Федорович.
— Господа, пожалуйте к столу. В гостиной вас ждут Александр Сергеевич и господин Лппранди, — позвала хозяйка.
Подходя к гостиной, хозяева и Раевский услышали громкий смех подполковника Липранди, а потом голос Пушкина:
— Узнаю Александра Сергеевича, — заулыбался генерал…
Уйдя от Орлова, Раевский дома мысленно составлял план расследования, он заранее знал, что наживет себе врагов, но это его не пугало.
29 декабря 1820 года командир полка полковник Непенин вручал Раевскому предписание:
«Господину капитану и кавалеру Раевскому.
По донесению командующего вторым батальоном… из учебной команды бежало девять человек, почему предписываю Вашему благородию с получением сего отправиться в город Килию и сделать подробное исследование, не имеют ли нижние чины претензий на своих командиров… и, главное, нет ли побоев…»