Владимир Шаров: по ту сторону истории

Говорили о моем детстве, о Перми, особенно Володя интересовался старинной пермской рабочей слободой – Мотовилихой. Заговорили о бунтах и революциях, о Мотовилихинском восстании 1905 года. Дядя моей мамы Митрофан Бердичевский в то время служил на пушечном заводе инженером, а мой прадед Иван Даев был табельщиком на том же заводе… Володя меня расспрашивал; я мало что помнила из рассказов родни, но зато кое-что знала «на ощупь». Например, я с детства разглядывала и трогала небольшой белый шрам на лбу любимой бабушки. Моя Агния Ивановна рассказала историю этой метины. Зимой пятого года, утром она бежала по морозцу с Весима27, где жила, на работу – в свои пятнадцать она уже начала учительствовать в церковно-приходской школе… На улицах было пусто; вдруг раздался топот, ее догнал и ни с того ни с сего хлестнул по голове нагайкой лихой казак на коне. Гикнул и ускакал… Все обошлось, девочка выжила, у нее впоследствии родилась моя мама, у мамы я, у меня дочка и внуки… Только и остался шрам на лбу у бабушки возле кромки волос. В том смысле, что я его помню. Как помню и вечное бабушкино, а потом и мое недоумение: что это вдруг происходит с мужчинами, когда в руки им попадает нагайка, или шашка, или винтовка…

В этом же прогулочном ритме в ответ на мою историю я услышала от Шарова довольно редкое имя – Гавриил. Гавриил Мясников написал когда-то книгу, которая начинается с описания того, как зловеще и мощно звучал заводской гудок в Мотовилихе во время восстания… Шаров еще добавил, что Мясникову в девятьсот пятом было шестнадцать лет, его звали Ганька, и он учился на слесаря. Я сказала, что этот Гавриил, получается, с моей бабушкой почти ровесник, они вполне могли быть знакомы, по одним улицам бегали. Шаров как-то искоса на меня глянул и сказал: «Могли. Чего не бывает?..» И добавил, что свою книгу Гавриил Мясников написал в тридцатых годах во Франции. А называлась она так: «Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова».

Это название заставило вздрогнуть. Я, конечно, слышала об убийстве. Знала, что Великого князя вместе с его секретарем похитили в ночь на 13 июня 1918 года. Их без приказа увезли на пролетке из Перми за город подвыпившие чекисты. И расстреляли… Но вот о Гаврииле Мясникове и его книге я не знала ничего. Шаров обронил также, что вообще-то смерть Михаила не была вполне доказана – позднее возникали свидетельства, что он остался жив – его якобы видели, с ним встречались…

Дальше наш разговор повернул в другие дали. Мы просто шли по заснеженной Москве, вспоминали каждый о своем и находили общее.

Вернемся к «Царству Агамемнона». Сюжет напомнил мне роман «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого. Просто потому, что действие в «Царстве Агамемнона» тоже кружит и вокруг, и внутри таинственной рукописи. Историк и филолог по имени Глеб с середины восьмидесятых по заданию одного издателя разыскивает следы книги, машинописные копии которой затерялись во многих местах: в сибирских таежных схронах, в архивах КГБ да в памяти многих ее читавших зэков… Глеб книгу ищет, но кроме свидетельства, что она была, найти ничего не может. Зато отыскивает в одной подмосковной богадельне дочь автора книги, уже старенькую, милую и даже почти в своем уме. Глеб устраивается на работу в богадельню кем-то вроде медбрата, старушка по ночам в ординаторской поит Глебушку чаем с вареньем и на все его вопросы отвечает с радостью, только требует не перебивать, в результате от вопросов отклоняется очень далеко. А Глеб все записывает.

Ее зовут Галина Николаевна Жестовская-Телегина. Но с раннего детства мать, ревнуя к ней отца, стала звать ее Электрой, и имя это приклеилось на всю жизнь. Глеб по просьбе старушки тоже начинает звать ее Электрой.

Надо сказать, что автора рукописи, Николая Жестовского, дочь и жена между собой называли Агамемноном… Почему у них так было заведено? Прочтете – узнаете подробно. Но все же кратко дам ориентир.

Семья Жестовских оказалась после революции в безумном мире, в «великой шаткости, хуже которой ничего нет» (см. эпиграф). Не то что бессмертная душа, обыкновенный вестибулярный аппарат отказывается работать, так всех мотает и бросает… А древнегреческий миф, он – навсегда, пусть даже страшен, зато никакой шаткости, все заранее и очень давно известно. Так вот, Галя Жестовская, в детстве прозванная Электрой, а потом и мать с отцом держались за свой семейный миф. Ну, как мальчик Фрикс и девочка Гелла держались за золотую шкуру барана, спасшего их от ужасной смерти в качестве жертвы богам…28