Владимир Высоцкий без мифов и легенд

От спектакля к спектаклю Демидова играла Раневскую одина­ково вдохновенно и абсолютно точно, не нарушая сложной кон­струкции роли. И совершенно по-другому играл Высоцкий, кото­рый всякий раз менял интонации. А иногда даже позволял себе и несколько видоизменять классический текст роли, либо перестав­ляя, либо подменяя отдельные слова. Он играл Лопахина так, как пел собственные песни — не одинаково: по-разному одна и та же его музыкальная новелла звучала на концерте и в записи, со сце­ны и с экрана.

К чеховскому монологу Высоцкий отнесся как к своего рода песне, подчинив его особому ритму, своей мелодии — и протяж­ной, и хрипловато-резкой. Чеховская проза разбивалась на стихо­творные строфы, и он не просто произносил текст пьесы, он дек­ламировал Чехова. Ничего не прибавляя к словам роли, Высоцкий произносил их так, словно становился не только исполнителем, но и соавтором:

Ах-х-х, Ермолай,

битый, малограмотный

Ерм-м-олай,

который зимой

бос-с-иком бегал-л-л...

Я купил имение,

где дед и отец

были рабами,

где их-х не пускали

даже в кух-х-ню...

Эй, музыканты, играйте,

я ж-желаю вас слушать!

Приходите все смотреть,

как Ер-р-молай Лопахин

хватит-т топором

по виш-шневому сад-ду...

Настроим мы дач-ч,

и наш-ш-и внуки и правнуки

увидят здесь

н-н-новую жизнь...

Музыка, иг-г-грай!

Театральный критик А.Гершкович в своей статье «В роли Ло­пахина», опубликованной в газете «Новое русское слово» (США) 25 июля 1990 года, метко назвал этот речитатив «песней Высоцко­го на слова Чехова».

А.Демидова: «Монолог Лопахина в третьем акте «Я купил...» ис­полнялся Высоцким на самом высоком трагическом уровне его пе­сен. Этот монолог был для него песней. И иногда он даже какие-то слова действительно почти пел: тянул-тянул свои согласные на хрипе, а потом вдруг резко обрывал. А как он исступленно плясал в этом монологе! Как прыгал за веткой цветущей вишни, пытаясь сорвать, на авансцене! ...Как легко играть после монолога Лопахина-Высоцкого в 3-м акте! Подхватывай его ноту — и все».

На одном из вечеров, посвященном памяти Высоцкого, дра­матург Александр Володин сказал: «Я никогда не понимал Лопахина. Ну что Лопахин? Купец. Губит этих интеллигентных, хороших, утонченных, милых людей, покупает, скупает. Ему все равно — все под топор. А в «Вишневом саде» на «Таганке» я впервые понял простую-препростую вещь, почему он что-то тянет, не женится на Варе. Почему? А потому, что он любит Раневскую. Он любит ее. И в нем это было всегда видно... Он был самый положительный персонаж в этом спектакле».

После Гамлета Высоцкий больше всего ценил роль Лопахина. В его воплощении это был энергичный, широкий характер, не похо­жий на привычных бородатых купцов А.Островского или М.Горь­кого. Он играл современного делового человека, полного сил и же­лания шагать в ногу с веком. А.Демидова вспоминает: «Как замирал зал, когда Высоцкий-Лопахин подходил в авансцене и тихо говорил:

И еще одно следствие этого спектакля: было развеяно мнение о том, что «Таганка» — театр режиссерский, тоталитарный, что ак­теры там плохие. Эфрос одним спектаклем показал всем экстра­класс таганских актеров.

Категорически не понравился Лопахин Высоцкого В.Золотухи­ну: «Мне не казалось и не кажется роль Лопахина удачной. Если брать подмостки «Таганки», то в ряду его ролей для меня она ста­нет на последнее место. Я смотрел на него с восхищением всегда, что бы он ни творил, но мой актерский эгоизм и подсознательная трезвость фиксировали фальшь и неискренность исполнения. А уж знаменитый монолог: — и вовсе шел в каком-то неорганизованном крике и в нелепых, зажатых, отнюдь не напоминающих ни одного знакомого пьяного движения. Странно: пьяного он играть не умел. Его тело безбожно фальшивило, особен­но выдавали его ноги... И уж кто был неровен в исполнении, так это Владимир... в Лопахине, могу дать голову на заклание, ему не хва­тало Любимова, его узды и остроты предельной, а не беспомощно­го метания от портала к порталу...

...Режиссер-постановщик растрезвонил об его игре по миру, ему доступному. Пленка с голосом В.Высоцкого, исполняющего Лопахи­на, кочует из театра Японии в театр Хельсинки и т. д. Голос сам по себе, что бы он ни произносил, обладает потрясающей силой, все­проникающей убедительностью и магией».