Валерий Иванов-Таганский:
Как отыграл, переоделся, выхожу — смотрю, стоит Володя Высоцкий: глаза воспаленные, красные. Ждет, видимо, меня. Спрашиваю: «Что случилось?» Он в ответ: «Можешь поехать со мной на драку? А то мне одному несподручно, а в паре я хорошо работаю! Я к кому из наших не обращался — все трусят. Помоги!» Видимо, он через много лет вспомнил о нашем спарринге в общежитии на Трифоновке! Говорю: «Конечно…» Подходим к его машине, вижу: уж больно тяжело Володя идет. Помню, у меня в тот момент мелькнула единственная мысль — куда садиться: вперед или назад? Где больше гарантий, что мы доедем и драка состоится? А он как сел — сразу дал газ! Я по дороге спрашиваю: «Куда хоть едем, кого бить будем?» Он мне рассказывает, что с вечера ухаживал за одной девушкой, игравшей на барабане в оркестре гостиницы «Интернационал». Эта прелестница-барабанщица Высоцкому очень понравилась. Позже, когда девушка освободилась, они долго сидели с ней в баре гостиницы, вместе выпивали, а потом, как сказал Володя, пошептались и ушли к нему в номер. А рано утром девушка позвонила Высоцкому в номер и, еле ворочая языком, рассказала, что ее молодой человек, тоже барабанщик, но в другом оркестре, приревновал и избил так, что она теперь в больнице. Володя признался, что с самого утра на нервах и из-за большого возбуждения «добавил» на старые дрожжи. Он гнал машину «за сто» и по ходу рассказывал план наших действий: «Мы едем сейчас в бар «Эрфурт», где работает этот мерзавец, поднявший руку на такую красивую женщину! Я узнал: у них как раз там сейчас идет репетиция!»Тут важно, что «этого мерзавца» Высоцкий даже и в глаза не видел. Но еще интереснее, что даже и за глаза — непосредственно в сторону Высоцкого ничего не было сказано. Владимир Семенович стремился именно защитить честь своей новой знакомой — случайной, добавим. При этом едва ли он стремился к продолжению с ней романтических отношений: иначе бы стремился сделать то, что задумал, более наглядно — непосредственно для нее. Смотри, мол, Прекрасная Дама — на какой подвиг во имя твое выдвигаюсь!
Но тут — скорее чувство поруганной справедливости. По отношению к некой абстрактной Высшей Женственности, к собирательному образу Лирической музы!