Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

И я — еще погудевши там ночь, полдня — думаю: нужно увидеть Володю. И вот я стою перед громадным таким, мрачным зданием. А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне нужно пробиться, но как? Во-первых, у меня — такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница, во-вторых, — все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком прячусь между кустов сирени… Вижу — какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему — до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! — поднимаюсь по этой лестнице до самого верха почему-то, там — железная дверь и маленькие окошечки, в решетках. Я в них заглядываю — и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э-э!» — и так двумя пальцами шевелит. А я ему тоже: «Э-э-э!» Мол, давай, открывай, чего ты мне рожки строишь?

У них — проще, чем в советских психбольницах, он берет и открывает дверь — за что-то дернул, а может, плечом нажал посильнее. Я вхожу. Вонища такая же, как в советских психбольницах, — инсулиновый пот. И я по коридору почему-то сразу пошел налево, и вдруг — у окна, — помните, в «Мастере и Маргарите», когда Иван Бездомный почему-то ткнул пальцем в пунцовую байковую пижаму? — так вот в пунцовой байковой пижаме — Вовчик, у окошка стоит. Он обернулся — а он тогда в каком-то фильме снимался — волосы такие рыжеватые, и все так сплетается, в таком вангоговском колорите, сумасшедшем. И — мне навстречу: «Миша!» А я — после запоя, в еще более сентиментальном настрое: «Вовчик!..»

Он повел меня к себе в палату, в такой… закуток. Я говорю:

— Что? Вот так-то…

А он:

— Да… Да… Вот, напоили!

И вот так он сидит, а я говорю:

— Ну что? Что? Все нормально, все будет хорошо…

А он мне:

— Мишка, я людей подвел!..

И заплакал вдруг. Я спрашиваю:

— Каких людей?

— Да понимаешь, я там обещал кому-то шарикоподшипники достать для машины… (Не то колесо там или покрышку.)

Я говорю:

— Вовчик, ну каких людей? Чего они из тебя тянут?!

— Ну, я могу достать, там, понимаешь, при помощи своего имени… Они ж не могут! Я вот пообещал, я так людей подвел…

Он прислонился к окошку, а там идет другая жизнь, никакого отношения к нам не имеющая, — там солнышко, которое на нас абсолютно не светит и не греет… И вот так мы стоим, прислонившись лбами к стеклу, и воем потихонечку… Жуть! Вот этого — не передать! Этой тоски его, перед самой его смертью, которая его ела! Казалось бы — ну что еще нужно парню? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад, деревья подстрижены, и цветочки…

Самая страшная из наших последних встреч была — в дурдоме этом жутком!»

В дни, когда В. Высоцкий лечился в клинике, Театр на Таганке готовился к майским выступлениям в Варшаве на смотре театров мира. На нем должен был быть представлен спектакль «Гамлет». И в это самое время из Парижа звонит Марина Влади и сообщает, что Высоцкий лег в клинику и приехать в Варшаву не сможет. По словам Валерия Янкловича, после этого звонка в театре поднялся невообразимый шум. Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу! — возмущенно говорили многие. Дали об этом знать Высоцкому в Париж. Он, естественно, не смог вынести такого поворота и 11 мая вылетел в Варшаву. Леонид Филатов оставил о том приезде Высоцкого свои воспоминания: «Прилетел из-за границы в Варшаву и играл «Гамлета», вот тогда стало понятно, как будто из него выпущен воздух. Осталась только его энергетика, но она выражалась не в Володином рычащем голосе, не в какой-то внешней энергии, а в глазах и в быстром проговаривании, почти шепотом…»

20 июля в варшавском журнале «Театр» театральный критик Эльжбета Жмудска писала о тех выступлениях Высоцкого: «Во Вроцлаве в дни 2-х Международных театральных встреч Таганка показала «Доброго человека из Сезуана» Брехта и «А зори здесь тихие» Васильева. В Варшаве, кроме того, «Гамлета» с Высоцким. Высоцкий ехал в Польшу через Париж, где некстати заболел и не попал на выступление своего театра во Вроцлаве. В Варшаву он приехал перед вторым представлением «Доброго человека из Сезуана», и мы увидели его в роли Ян Суна, безработного летчика (в первом представлении эту роль играл М. Лебедев)…

Так случилось, что Высоцкий полностью был в форме лишь в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Напряжение, в котором он просто находится на сцене, не имеет себе равных…

В «Гамлете» он был притихшим, лишенным темперамента. Можно было лишь догадываться, что представляет собой эта роль тогда, когда Высоцкий играет в полную силу…

Жаль, что таким мы его не увидели. Однако, несмотря ни на что, таганковского «Гамлета» стоило посмотреть».

Стоит отметить, что на этом смотре Таганка взяла первую премию.

Отыграв в «Гамлете», Высоцкий 14 мая вновь улетает в Париж. Он выжат и измотан физически настолько, что даже не может встретиться с матерью, которая в эти дни находится в столице Франции. Единственное, на что его хватило, — позвонить в отель, где она остановилась.