Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Синявский безусловно прав, отдавая дань ранним песням Владимира Высоцкого. Ведь все в творчестве Высоцкого взаимосвязано, и не будь тех ранних блатных песен, не было бы и позднего Высоцкого с его военными и сатирическими циклами. Сам же поэт, за два года до своей смерти, говорил: «Я начал со стилизации так называемых «блатных» песен. Они мне очень много дали в смысле формы. Меня привлекала в них несложная форма с весьма незатейливой драматургией и простой идеей — без хитрого и сложного подтекста. Эти песни окрашены тоской по человеческой близости. Окуджава, который писал иные песни, выражал эти чувства другими средствами. Я же (сам, кстати, выросший на задворках) отражал в песнях «псевдоромантику» и брожение беспокойного духа пацанов проходных дворов».

Но наиболее точно и верно охарактеризовала раннее творчество Владимира Высоцкого и дала ему объяснение его вторая жена Людмила Абрамова:

«А почему он начал писать песни, которые — Володя Высоцкий? А что делать актеру, когда ему нечего играть? А что делать Актеру с самой большой буквы — Великому Актеру! — когда ему нечего играть? Он сам себе начал делать репертуар. То есть не то чтобы он делал его сознательно: «Дай-ка я сяду и напишу себе репертуар…» Так не было. А вот когда есть потребность себя высказать, а негде: в «Свиных хвостиках», что ли, или в «Аленьком цветочке»? Вот он и зазывал своих друзей, придумывал всякие штучки-дрючки, чтобы актеры похохотали. Это не уровень актерского творчества, это уровень актерских забав. А кто бы ему написал такую пьесу, да еще гениальную, про то, как шли в Монголию, про двух «зека»? Кто? Да еще дал сыграть одного «зека», да другого, да повара с половничком? Кто бы ему тогда написал пьесу про штрафников?»

Безусловно, Владимир Высоцкий искал самовыражения как актер, но на сцене этого не находил. В Театре миниатюр были задумки поставить спектакль по его песне «Татуировка», но дальше проекта дело так и не пошло. Поэтому единственным средством самовыражения для Высоцкого оставалось его песенное творчество, ведь песни его были не чем иным, как своеобразными мини-спектаклями. А то, что тогда это были в основном блатные песни, неудивительно: Высоцкий пел о том, что ему было хорошо знакомо, ведь он сам был не кем иным, как одним из «пацанов проходных дворов». К тому же судьба не только бросила его в одно из самых романтичных мест Москвы, из благополучной Германии на Большой Каретный, но вдобавок ко всему наградила и самым «блатным» голосом из всех, что можно было только себе представить, — голосом с «трещинкой». Человек с таким голосом, кажется, был просто рожден для того, чтобы петь «Нинку» или «На Большом Каретном». И не зря поэтому сам Высоцкий, отвечая в июне 70-го на вопрос анкеты: «Чего больше всего боитесь в жизни?» — ответил: «Потери голоса».

А мы-то думали в конце 60-х, слушая песни Высоцкого, что голос его не иначе как «пропитой». Да и сам Высоцкий как-то искренне рассказывал: «Я со своим голосом ничего не делаю, потому что у меня голос всегда был такой. Я даже был когда-то вот таким маленьким пацаном и читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: «Надо же — какой маленький, а как пьет!» То есть у меня всегда был такой голос — как раньше говорили, «пропитой», а теперь из уважения говорят — с «трещинкой».

Когда Высоцкий в 56-м поступал в Школу-студию, о нем говорили: «Это какой Высоцкий? Хриплый?» И Высоцкий тогда пошел к профессору-отоларингологу, и тот выдал ему справку, что голосовые связки у него в порядке и голос может быть поставлен. А то не видать бы Владимиру Высоцкому актерской профессии как собственных ушей.

Между тем, создавая ранние свои песни, Высоцкий вряд ли стремился к тому, чтобы выйти с ними в официальный свет. Он прекрасно понимал, что подобными песнями слух начальствующих особ не услаждают. Последние решения партии и правительства в области литературы и искусства в то время были у всех на слуху.

В начале декабря 1962 года Н. С. Хрущев и его соратники посетили Выставку произведений московских художников, устроенную в Центральном выставочном зале и посвященную 30-летию Московского отделения Союза художников. Подстрекаемый руководителем Союза художников СССР В. А. Серовым, мало смыслившим в искусстве, Хрущев набросился с криками на художников-абстракционистов и «прочих формалистов» как на опасность, грозившую всему советскому искусству. Обругав молодых художников и в заключение назвав их всех «педерасами», Хрущев потребовал немедленно убрать все произведения, вызвавшие его гнев. Это посещение, ловко спровоцированное отделом пропаганды ЦК КПСС, стало очередным сигналом к борьбе с творческим инакомыслием.