— Валерий! В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей… Я так живу. Понимаешь? И у меня досада и обида — на него (Любимова) главным образом. Он все сводит со мной счеты, кто главнее: он или я, в том же «Гамлете». А я — не свожу… И он мне хочет доказать! «Вот вас не будет, а «Гамлет» будет, и театр без вас переживет…» Да на здоровье… Но откуда, почему такая постановка? И самое главное, он пошел на хитрость: он выбрал тебя, моего друга, вот, дескать, твой друг тебя заменит. Единственно скажу, может быть, неприятное для тебя… Будь у тебя такой спектакль, как «Гамлет», шеф ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах…»
Надо отметить, что через полгода после этого разговора отношения между Высоцким и Любимовым несколько разрядились. Случилось это в сентябре во время X Международного театрального фестиваля в Югославии (БИТЕФ), в котором наряду с другими тремя десятками театральных коллективов со всего мира участвовала и Таганка. Более того, Таганка на этом фестивале взяла Гран-при за свой спектакль «Гамлет» с Владимиром Высоцким в главной роли. Вот тогда-то и потеплели отношения ведущего актера театра и главного режиссера. В тот период у них даже возникла идея (к ней подключился и главный художник театра Давид Боровский) поставить спектакль, основанный на песнях Высоцкого. Идея эта очень серьезно ими тогда прорабатывалась, началось даже изготовление декораций к спектаклю, но затем все это было спущено на тормозах самими же авторами этого мероприятия. Правда, взамен этого проекта в театре появился спектакль «В поисках жанра», в котором немалое место отводилось Владимиру Высоцкому и его песням.
Но вернемся в начало 1976 года, ко времени, которое всегда приносило Высоцкому массу неприятностей. В феврале он сломал ногу и, совершенно скованный этим обстоятельством в своей трехкомнатной квартире на Малой Грузинской, не находит ничего лучшего, как вновь пуститься в загул. Никто не в силах его остановить, разве что Марина Влади, которая буквально разрывается между Парижем и Москвой.
«Я запираюсь с тобой дома, чтобы отнять тебя от бутылки. Два дня криков, стонов, мольбы, угроз, два дня топтания на месте, потери равновесия, скачков, падения, спазмов, рвоты, безумной головной боли. Я вылила всю выпивку, но если, к несчастью, где-нибудь в доме остается на донышке немного спиртного, я бегу наперегонки с тобой, чтобы вылить и это, прежде чем ты успеешь глотнуть. Постепенно ты успокаиваешься, ты урывками спишь, я стерегу тебя и бужу, когда тебе снятся кошмарные сны. Наконец ты засыпаешь спокойным сном, и я тоже могу отдохнуть несколько часов. Мне это необходимо, потому что, как только ты проснешься, начнется следующая фаза, может быть, самая тяжелая. Ты называешь это моральным похмельем. Ты уже не страдаешь физически, но вернулось сознание, ты подводишь итоги. Они часто ужасны. Отмененные спектакли, ссоры с Любимовым, выброшенные деньги, потерянная или раздаренная одежда, ссадины и синяки, ножевые раны, товарищи, пострадавшие в многочисленных дорожных авариях, мои прерванные съемки, моя тревога и все обидное, что ты наговорил мне, — а ты будешь помнить свои слова, даже если я никогда больше не заикнусь об этом.
И тут мне надо тебя успокоить и, подавив в себе гнев, простить. Потому что тебе стыдно, и, пока я не обниму тебя и не успокою, как ребенка, ты безутешен».
Уставший от своего тяжкого недуга не меньше, чем Влади, Владимир Высоцкий напишет в том году горькое признание:
Как ни удивительно, но помощь к Высоцкому в его долгой борьбе с болезнью в тот год придет не от традиционной медицины.