Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Начало ноября было для Высоцкого не самым приятным временем. Вернувшись с концертных гастролей 2 ноября в плохой физической форме, он уже на следующий день играл в театре «Гамлета». А. Демидова о том дне оставила в своем дневнике весьма лаконичную запись: «Вечером «Гамлет». Высоцкий играет «напролом», не глядя ни на кого. Очень агрессивен».

Тем временем до премьеры «Вишневого сада» остается всего 26 дней. В те же ноябрьские дни Высоцкий продолжает съемки в фильме Александра Митты «Сказ о том, как царь Петр арапа женил»: Высоцкому в этом фильме досталась одна из центральных ролей — роль прадеда А. С. Пушкина арапа Ганнибала. Съемки идут с трудом, Высоцкий и Митта не понимают друг друга. Золотухин об этом писал: «Митта с Вовкой не могут работать, идет ругань и взаимораздраженность. Я не могу быть союзником ни того ни другого».

В конце концов приятельские отношения между В. Высоцким и А. Миттой вконец испортились. Раньше, бывало, В. Высоцкий отмечал свои дни рождения в доме у А. Митты, теперь же в их отношениях наступил холод. После смерти В. Высоцкого А. Митта сокрушался, почему это, снимаясь в посредственном фильме С. Говорухина «Вертикаль», В. Высоцкий не испортил отношений с ним, а даже наоборот, укрепил их, а вот с ним, Миттой, после «Сказа…» Высоцкий близкие отношения почти прервал.

Позднее, когда фильм уже вышел на экраны страны, критик И. Рубанова писала: «Владимир Высоцкий в роли Ибрагима играл преданность великому обновителю русской жизни, но и независимость характера, свободу суждений, нежелание подчинять свою частную жизнь государственным интересам. Он был поэтом и мыслителем и в свои отношения с царем внес призвук темы бедного Евгения из другого петровского сочинения Пушкина — поэмы «Медный всадник».

Многое из задуманного актером в роли Ибрагима по разным причинам не вылилось в крупный результат. Самой же горькой потерей был отказ режиссера от двух превосходных песен-комментариев к фильму — «Песни о петровской Руси (Купола)» и «Как во смутной волости».

Надо отметить тот факт, что участие в съемках фильма о петровской Руси, несомненно, послужило Владимиру Высоцкому большим толчком к его дальнейшим серьезным мыслям о том, что же происходит с его страной:

Грязью чавкая, жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена, —
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.

(«Купола»)

Наблюдая за тем, куда влекут страну престарелые мастодонты из Политбюро, Высоцкий приходит к мысли о том, что стране необходим современный Петр, человек, который способен вздыбить «сонную державу» и вернуть ее к полноценной жизни. Подобные настроения в то время в народе были очень сильны, и не случайно одним из самых популярных анекдотов того периода был анекдот о том, как воскресший из мертвых Владимир Ульянов-Ленин возвращается в Кремль и первым делом требует к себе в кабинет все газеты той поры. Закрывшись после этого в своем кабинете, он сутки изучает принесенную ему прессу. Но вот прошли сутки, а Ильич-первый не выходит. Прошли еще сутки — и вновь тишина за дверями ленинского кабинета. Тогда, обеспокоенные долгим отсутствием Ильича, члены Политбюро на свой страх и риск вскрывают кабинет и видят, что он пуст. Только на зеленом сукне стола сиротливо белеет записка: «Ухожу в подполье, начинаю все сначала. Ленин».

Владимир Высоцкий к тому времени давно уже вступил в непримиримый конфликт с социально-политической системой, что существовала в стране. Начинаясь как поэт с блатных песен, песен бытового протеста, Высоцкий, в силу своего таланта, цепкого ума и склада характера, должен был рано или поздно превратиться в певца-гражданина, человека, для которого Родина была не абстрактным понятием, не слюняво-лубочной Россией с матрешками и березками, а той землей, на которой он родился, жил и в которую должен был рано или поздно лечь. И эта связь Высоцкого с родной землей и была тем главным мерилом, по которому люди оценивали искусство Владимира Высоцкого, в силу которого оно и вырастало до размеров истинно народного. «Ни единою буквой не лгу!» — пел Высоцкий, и в стране не было человека, кто имел бы смелость поставить под сомнение это творческое и жизненное кредо поэта.