— Как он писал в последние годы, я не знаю, а вот как работал тогда, уже двадцать лет тому назад, могу сказать точно. Такого творческого процесса: «взять, сесть и написать» — не было. Песня в нем все время жила, или, наоборот, он жил песней. Были песни, написанные за пять минут — ждал в очереди, ждал телефонного звонка — и в это время появлялась песня. А чтобы «пил кофе, закуривал сигару, брался за голову» — вот этого никогда не было. Песня, свидетелем рождения которой я был, — «Антисказка». Огромное количество набросков про здоровенных жлобов и про то, что кот отнес цепь куда не надо… Наброски были, но все они были разрозненные — по две-три удачные строчки. А все это связала фраза «это только присказка, сказка впереди». Как только она появилась, сразу была написана «Антисказка». Это выражение он услышал во время одной из записей и унес в Медведково. Кто-то про наше пение под гитару сказал: «Это только присказка, а сказка будет впереди», имея в виду, что будет петь Володя. А он сразу же взял эту строчку и «положил» ее в нужное место.
—
— Владение гитарой было непрофессиональное. Руку на грифе он держал, как держат все любители. Его владение гитарой выражалось в двух вещах: в абсолютном слухе, гитару он строил как хотел, подстраивал по слуху, как ему было нужно. Что еще бросалось в глаза — если какая-то струна фальшивила, он сразу тянул ее на нужное место. И второе — гитара давала в основном ритм. Ритмы его гитары очень интересные и сложные. В каком-то из выступлений он говорит, что просил композиторов-профессионалов записать его «гитарный бой», и им это удалось не сразу. И сколько было рядом людей — столько было учителей, он всю жизнь учился играть на гитаре.
—
— Когда Володя понял, что он перерос уровень бытового «квартирного» романса и его песни могут волновать миллионные аудитории — как это произошло с песнями из кинофильма «Вертикаль», он многим профессионалам предлагал свои вещи, правда, далеко не все. Я знаю, что он обращался к Камбуровой, и она тогда ему отказала. А он считал, что многие его песни можно петь и другим, а не только ему.
—
Критика была совершенно дурацкая. Первая большая статья о Высоцком появилась в «Советской России» — «О чем поет Высоцкий?» Там было процитировано пять песен, из них четыре написаны не им… Реакция тогда была очень горячей. Я даже сам бегал в редакцию: «Как так, за чужие песни ругаете живого человека?» Мне вежливо ответили, что ошибка установлена, что меры приняты, все будет хорошо. И вот до сих пор про ту публикацию газета молчит, хотя теперь она дала несколько приличных статей о Высоцком. Так что первая реакция была очень горячей, а потом такие вещи его не убивали — он продолжал работать.
—
— До Высоцкого мы записывали многих, и, конечно, кумиром был Окуджава. Но вы понимаете, в чем уникальность Высоцкого? Уникальность в единстве стихов, актерского исполнения и ритмического, мелодического рисунка… Вот такого сочетания не было ни у кого. Каждая его песня — это, прежде всего, мини-спектакль одного актера. Если открыть энциклопедию на слове «лирика» и внимательно прочитать… «Лирика — есть исполнение авторского текста под аккомпанемент лиры». Его творчество — это лирика в высшем, первоначальном смысле этого слова. И в этом смысле ни соседей, ни соперников по жанру у него не было. Он считал, что каждый должен делать свое дело. Нравились ему Окуджава и Анчаров — он говорил об этом, но никогда себя с ними не сравнивал.
—
— У нас были доброжелательные отношения, очень доброжелательные. Сказать, что мы встречались каждый день, будет преувеличением, но мы были молодыми, страна была на подъеме, настроение было хорошее, и каждая встреча доставляла нам удовольствие. В театр проситься мы стеснялись, при его жизни на Таганке я был всего четыре раза, «Гамлета», например, так и не видел, а после смерти — один раз.
—
— У нас была своя физтеховская компания, мы встречались практически каждый день. А с Володей мы виделись каждый раз, когда бывали на Беговой. Если, конечно, Володя не был на съемках. Мы тогда заканчивали институт, и все наши дипломные дела проходили у него на глазах. Володя был невероятно любознательный человек, он, как губка, впитывал любую информацию. Он ничего не понимал в наших матрицах, интегралах и во всех остальных математических понятиях, но внимательно слушал и о многом спрашивал.