Владукас

Наши хозяева готовились к празднику урожая. Йонас установил в сарае самогонный аппарат, несколько дней подряд гнал из картофеля и разных злаков хмельные напитки, варил в огромных чанах пиво, настаивал вино, разводил квас. Гулко стукались пузатые кадки, разнося по всему двору запахи солода.

Женщины тоже что-то пекли, жарили и парили на тонких железных противнях с загнутыми краями. Я был у всех на побегушках и удивлялся: «На какую такую прорву готовится все это питье, жратва и стряпня?! Неужели столько хорошей пищи будет съедено зараз?..»

Раненый партизан Николай Власов все еще жил у Каваляускасов. Раны у него затянулись, и он стал понемногу передвигаться, выходил на улицу и прогуливался по двору. И даже помогал хозяину гнать самогонку. Я не отходил от него ни на шаг. Однажды, когда мы сидели вдвоем в сарае и гнали самогон, я увидел у него пистолет и попросил посмотреть. Это был немецкий парабеллум. Николай вытащил из него обойму и подал мне, потом научил им пользоваться.

— Дядя Коля, возьмите меня в партизанский отряд, — попросил я, возвращая парабеллум.

— А что? Я не против, — ответил Власов. — Но надо поговорить с командиром.

Партизаны наведывались к Каваляускасам не так часто, но регулярно. Приходил и тот высокий в кожанке — командир. Я и у него попросился в партизанский отряд.

— А мама отпустит? — спросил он.

— Нет, конечно.

— Ну, вот, как же мы тебя возьмем, если мама не отпустит?

— А вы возьмите меня вместе с мамой.

— Она согласна?

— Не знаю, — опустил я голову.

— Ладно, потерпи немного. Сейчас мы вас не можем, взять в отряд. А там видно будет, — сказал командир.

Вскоре после этого разговора в усадьбе Каваляускасов неожиданно появилась гостья — маленькая, сгорбленная старушка со стеком в руке, заменяющим ей посох. Завидев ее еще издали, Йонас остолбенел. Потом опомнился, крикнул Зосю, и его словно ветром подхватило: он тут же загнал собаку в будку и вход прикрыл старым корытом, потом побежал в школу предупредить раненого, чтобы он сидел там тихо и пока не выходил оттуда. На крыльцо выскочила Зося и тоже переполошилась.

Когда старушка вошла во двор, хозяева подхватили ее под руки и, беспрестанно кланяясь ей и улыбаясь, повели в дом. Мы с мамой в это время находились во дворе. Вскоре на крыльцо выбежала Зося и позвала нас торжественным голосом, словно хотела сообщить нам величайшую радостную новость:

— Паша!.. Владукас!.. Скорее сюда! Вас желает видеть барыня!..

Какая барыня? Зачем она желает нас видеть? Ничего не понятно. Вслед за Зосей мы вошли в дом. К нам семенящей походкой подошла незнакомая старушка, которую только что с такой любезностью встретили хозяева, и тоненьким, певучим голосом на чистом русском языке заговорила:

— Здравствуйте!.. Вы и есть те самые русские, про которых мне рассказывал муж — доктор Гирдвайнис? А это тот мальчик, у которого приступы эпилепсии? Очень неприятная болезнь. До сих пор мировая медицина бессильна перед ней, врачи не знают, отчего она возникает и как ее лечить. А что вам сказали в Шяуляйской поликлинике?

Не дождавшись ответа, старушка воскликнула:

— Ах, да! Мы еще не познакомились… Ольга Мальцова, — представилась она, сунув свою руку вначале маме, потом мне. Рука у нее была детская: сухонькая, легонькая, обтянутая тонкой глянцевой кожицей с синими прожилками. Голова слегка тряслась. На маленьком, точно у куклы, личике со множеством морщин застыла строгая, непроницаемая маска.

Это была та самая знаменитая русская помещица-соседка, имя которой Каваляускасы произносили с благоговением и всегда подобострастно кланялись, завидев еще издали ее роскошный тарантас с кожаным верхом, запряженный тройкой лихих рысаков. Но сама барыня, проезжая мимо их усадьбы, на поклоны не отвечала. Каково же было удивление и радость Каваляускасов, когда эта гордая и недоступная помещица сама явилась к ним! Причем не в своей роскошной пролетке, а пешком. Еще больше удивились они, когда барыня Ольга сказала, что хочет видеть русских батраков.