Владычество1

Еще одним физическим изъяном Кларенса был, по словам врача, «аномальный трихроматизм» — одна из разновидностей дальтонизма, когда видишь весь диапазон цветов, но воспринимаешь их не так, как человек с нормальным зрением. Особенно много мороки было с оттенками зеленого, которые Кларенс часто путал с желтыми. Иногда это становилось источником некоторого раздражения, как в том случае, когда он перепутал два сорта яблок и вместо «Голдена» привез домой «Грэнни Смит».

Кларенс тщательно скрывал трещины в своих доспехах. Когда ступаешь на территорию врага (что, по его мнению, он делал ежедневно), это — вопрос жизни и смерти. Особенно сегодня. Когда заметка будет окончена, ему предстоит отправиться в главное полицейское управление и потребовать от Олли Чандлера ответить на ряд вопросов.

Кларенсу не терпелось сразу же отправиться на эту встречу, но все же он решил сначала почитать Библию — может Бог учтет это и ускорит выздоровление Фелиции.

«Провозгласите и востребуйте Божьи благословения, — вспомнились ему слова проповедника из его бывшей церкви.

— Иисус хочет вашего блага, — говорил он. — У вас нет денег и здоровья только потому, что вы не просите об этом. Бог заботится о Своих детях».

Проповедник тогда приводил не много цитат из Библии, но Кларенсу хватило и тех, которые он уже знал.

«Что же, Бог, я провозглашаю выздоровление Фелиции. И я

70

требую его. Я требую Твоего исцеления для нее. Я не знаю, почему Ты позволил умереть Дэни, но верю, что Ты не позволишь умереть Фелиции. Я верю, что Ты сдержишь Свои обещания».

В семи километрах от дома на углу Бернсайд и Пауэлл-стрит Кларенс затормозил на красный сигнал светофора. Его рука свешивалась через опущенное стекло. Повернув голову, он встретился взглядом с молодой женщиной за рулем белоснежной «Тойоты Камри» слева от себя и сразу же услышал знакомый глухой стук закрывающегося центрального замка.

Проезжая перекресток, он взглянул в зеркало заднего обзора. Что в его облике так пугает людей? Конечно, Кларенс выглядел старше своих сорока двух, и, глядя на грубую, обветренную кожу его лица можно было подумать, что он перенес много трудностей и жизненных тягот, но он совсем не был похож на убийцу, грабителя или насильника. Разве не так?

Кларенс посмотрел на свои сжимающие руль руки. Какой разительный контраст кремово-белых ногтей и темно-коричневой кожи! Он повернул одну руку ладонью вверх. Удивительно светлая. Это выглядело так, как будто раскрасивший Кларенса художник израсходовал всю темно-коричневую краску, оставив пару капель на ладони, и совсем не оставив на ногти. Интересно, насколько бы отличалась жизнь, если бы все его тело было такого же цвета, как его ногти или хотя бы как ладони? Была бы она лучше? А может хуже? Он этого так никогда и не узнает.

В восемь утра Кларенс вошел в фойе «Трибьюн», обменявшись улыбками с охранником Джо и служащей в приемной Илэйн. Теперь все было не так уж плохо. Люди спрашивали о Фелиции, но это Кларенса не задевало. Он надеялся, что его оптимизм достаточно заразителен, чтобы повлиять на Бога.

Сев за свой рабочий стол, Кларенс вставил в уши затычки и приготовился писать очередную статью. Однако работа не клеилась. До срока сдачи была еще уйма времени — целых четыре часа. Стимул был слабым, а настроение не совсем подходящим. Как обычно, перед тем как взяться за статью, Кларенс погрузился в себя. Блуждая по сплетению просторных коридоров своего внутреннего мира, он подбирал то, что попадалось на пути, и оценивал, насколько эти находки подходят для статьи,

В первые годы работы журналистом Кларенс носил свою черноту как тяжелый рюкзак. Он ее не стыдился, но и не мог

71

от нее никуда деться. Едва он начинал забывать о цвете своей кожи, как сразу же ловил на себе чей-то изучающий взгляд, словно был каким-то диковинным зверем. Когда бы Кларенс ни посмотрел на этих «исследователей», они сразу же отводили глаза в сторону. Он чувствовал себя так, как будто белые — это надзиратели, только того и ожидающие, чтобы он споткнулся или оказался в неподходящий момент «под стрелой». Это чувство угасло всего несколько лет назад.

Когда в конце семидесятых, начале восьмидесятых Кларенс работал в «Орегон джернал», то вызывал у коллег такое же любопытство, как и у белых однокашников. Хотя он и учился в колледже, где почти все студенты были белыми, но все равно общался с черными, так же как белые общались с белыми. Белые разговаривали о вещах, совершенно ему чуждых: кемпингах, охоте, серфинге, горных лыжах и даже дельтапланах. Только изредка в этом дружном хоре проскакивали упоминания о рыбалке и теннисе.

Как в колледже, так и в газете Кларенс обнаружил, что большинство белых парней неуклюжи, застенчивы и чрезмерно утонченны. Он предполагал, что понимает их намного лучше, чем они — его. И неудивительно. Это ему приходилось жить в их мире, а не им в его. Белые репортеры из отдела новостей думали, что знают Кларенса, но они ошибались. И это было совершенно очевидно.

— Кларенс, — сказал как-то один из них, — ты самый белый из всех известных мне черных.