Всего лишь месяц назад он сидел в этой же комнате на старом мамином стуле и смотрел, как сестра рисует. Дэни тогда сказала, что часто при виде этого стула представляет, как на нем сидит мама, наблюдая за ее работой. Один из холстов накрыт большой скатертью — в точности как в тот день, когда Кларенс был здесь в последний раз — в день убийства Дэни. Тогда сестра сказала: «Не снимай», — и Кларенс до сих пор так и не приподнял эту скатерть, чтобы посмотреть, что под ней. Его не покидало ощущение, что в тот момент, когда он это сделает, Дэни уйдет навсегда.
Он вспомнил вопрос Дэни о его дальтонизме.
— Ты же не полный дальтоник, когда все цвета выглядят только различными оттенками серого. Ты просто не можешь увидеть некоторые цвета или же путаешь те, которые видишь. Так?
Кларенс пожал плечами.
— Ну, да.
— Цвета говорят нам кое-что о Боге, — сказала она.
— И что же?
— То, что Он ценит разнообразие, многогранность и красоту. Он — художник, и, дав нам глаза, чтобы мы могли видеть различные цвета, Он дал нам возможность ощущать все, что есть в жизни.
— Не знаю, сестренка. Иногда я думаю, что лучше быть полным дальтоником.
— Но тогда мы видели бы все в серых тонах.
— И, может быть, красный, желтый и коричневый цвета не имели бы такого значения, и наши расовые проблемы были бы решены.
— Это было бы так скучно.
— Лучше скучать, чем умереть. Или ты так не думаешь?
— Если бы мы смотрели на Бога как на Художника, сотворившего каждого из нас, то убийств вообще не стало бы.
— Да уж. И человечество жило бы долго и счастливо. Но, к сожалению, сестренка, это не так.
Кларенса не переставали удивлять идеализм и романтизм Дэни, которые она унаследовала от отца. Учитывая те трудности, с которыми она сталкивалась, от нее можно было бы ожидать большего цинизма. Наверное, Кларенс выполнил норму по цинизму за двоих.
Наконец, он решился. Подойдя к холсту, Кларенс медленно приподнял край скатерти, чтобы взглянуть на картину. Он открыл, наверное, восемьдесят процентов, но понял, что там изображено. Это была Дэни. Автопортрет. Она умерла, не успев закончить эту картину.
Внизу аккуратным, ровным почерком Дэни было написано: «Для Анци. Спасибо, старший брат, что всегда был рядом».
В воскресенье утром, войдя в «Авен-Езер» (церковь Дэни), Кларенс услышал тихую мелодию в стиле «соул» — печальную и радостную одновременно. Помещение пестрило яркими цветами:.красные и голубые, желтые и зеленые. У многих женщин на шее были украшения — в основном дешевые. Одетые в смокинги ашеры то и дело вскидывали правую руку в белой перчатке так слаженно, как будто были военными (при этом левую руку они почему-то держали за спиной). Кларенс улыбнулся. В церквях для черных даже указание мест превращается в вид искусства. Один из ашеров, подхватив Жениву под локоть, посадил ее на свободное место. Кларенс был уверен, что Жениве церковь Дэни уже пришлась по вкусу. О себе он этого сказать не мог. Кларенс занял место рядом с Женивой, по другую руку от него сели отец, сын, дочь, Селесте и насупившийся Тай.
Они со всех сторон были окружены пожилыми женщинами в белых шляпках. Кларенсу бросились в глаза руки какой-
224
то старушки, которая сидела через два ряда от него. Они были огрубелые и мозолистые — наверное, от многолетнего сбора хлопка и выполнения другой мужской, работы. При взгляде на них Кларенс вспомнил руки мамы. Наверное, на ее коленях тоже были мозоли от ползания по полу со щеткой и из-за молитв о детях.
По всей аудитории, вмещающей четыреста человек, можно было увидеть десятки шляпок в африканском стиле. Повсюду были косички — некоторые с вплетенными в них разноцветными баретками. Море ямайских причесок. На сцену поднялся хор, одетый в ярко-красные мантии с желтыми вставками на широких рукавах. Он выглядел совершенно по-африкански, раскачиваясь, хлопая в ладоши и распевая «Благодарю Тебя за кровь». Плечи поющих сотрясались, как будто в поклонении принимали участие не только их губы, но и все тело. Голоса проникали во все уголки и щели вокального диапазона. Кларенс был уверен, что этот же хор мог спеть эту же песню сотни раз, ни разу не повторившись в манере исполнения.
Группа запела «а капелла»: «Эта кровь, что укрепляет меня день ото дня, никогда не лишится своей силы». Они пели непринужденно, не сдерживая чувств.
Пение, подчеркивая суть слов, не утихало. Каждая песня оставляла впечатление, что поющим не хочется останавливаться. Солирующие партии — баритона и сопрано — были великолепны. Подобно волнам, которые то накатываются, то вновь отступают в огромный океан, солисты передавали мысль, что именно океан, а не волны являются самым важным.
Некоторые руки были высоко подняты, но не все, что Кларенс принял с большим облегчением, поскольку не любил поднимать руки. Все раскачивали головами, у многих были закрыты глаза. Солирующий запел: «Силен наш Бог. Силен наш Царь. Силен Господь, наш Властелин». Пропев до конца, эту песню запевали вновь — и так не меньше десяти минут.