владычество2

Музыка души текла, плескалась в свинге, обволакивала, убаюкивала ритмом. Густое звучание басов, пульсация, антифон. Порывистость и внезапность. Синкопический ритм побуждал поддержать его хлопаньем в ладоши. Тут он понял, что отбивает правой рукой по дивану этот музыкальный ритм. Вокалисты перекликались друг с другом, кто-то вопрошал, кто-то отвечал. Не монолог — диалог, не постановка — живое взаимодействие. Не заметки о жизни, а сама жизнь. За джазовой, эмоционально насыщенной композицией, где женский голос балансировал на грани вопля, а мужской на грани крика, последует мягкая песня, взносящаяся ввысь, как детская молитва к Небесам. Эта музыка не была «причесана», уложена, упакована, расписана по

105

секундам. Невозможно предсказать окончание песни. Когда же песня кончалась, иногда внезапно, она все еще продолжала звучать внутри. Вот какой была музыка черных — суть их культуры, полной глубинной радости и такой же глубинной скорби.

«Привет, Марии! Как поживает моя большая сестренка?»

«Не смей называть меня большой сестренкой, дядечка Абернати! Если я когда-нибудь достигну половины твоего веса, я куплю пожизненное членство в клубе Дженни Крейг!»

Кларенс улыбался ее виду. Она старше его на два года. Он никогда не был близок с ней так, как с Дэни. Марии все еще переживала смерть сына (Бобби) от лейкемии два года назад. Он слышал, как Марии направилась в кухню, где женские голоса настаивали на том, что мама готовила индейку так, а не иначе. И теперь не было Дэни, чтобы положить конец спорам. Он вошел в просторную кухню, когда они укладывали в противень ломти ветчины, а Женива наливала туда же свиной жир. При этом она пыталась налить минимальное количество, мотивируя это тем, что избыток жира приводит к сердечному приступу. На что Кларенс заметил, что недостаток жира в блюде убьет их наверняка. Она выдала ему статистику повышенного кровяного давления среди черных мужчин. На это Харли возразил, что вот и еще один сюжет дискриминации черных.

Тетушка Ида мыла зелень — ритуальное омовение, призванное смыть последних упрямых червяков, прилипших к листьям. Пока Ида резала зелень, кузина Флора заваривала кукурузную кашу. Потом Ида всыпала зелень в кастрюлю с ломтиками ветчины и свиным жиром. Капельки воды зашипели, зелень начала пассироваться, запахло необычайно приятно, воспоминания перенесли Кларенса в Миссисипи. Сегодня на стол готовили все, что он любил с детства, даже лепешки для завтрака. Обадиа просунул голову рядом с Кларенсом, прикрыв глаза и трепеща ноздрями, с наслаждением втягивал аромат. Харли маялся за ними, тщетно пытаясь проникнуть в кухню.

— Слушай, брат, — сказал Харли, — ты стоишь в дверях, и лишаешь нас всего удовольствия.

Женщины глянули на них осуждающе.

— А ну, ребята, давайте-ка вон из кухни, слышали, что сказано? — тетушка Ида выпроваживала их, как бездомных котов. — Ступайте себе, обсуждайте свою политику и решайте мировые проблемы, и не мешайте нам заниматься действительно важным делом — готовить обед!

106

Прошло минут сорок легкой болтовни и взрывов смеха, и семья уселась за стол. Мамин соус, насыщенный луком, перцем и сельдереем был центром внимания. Блюда с зеленью расположились на столе — листья салата, турнепса,’горчицы. Миски макарон с сыром, со сладким картофелем, сливочными бобами и горошком, с ломтями ветчины. Хоть семья Харли и не праздновала День Благодарения, большая часть семьи отмечала праздник осеннего урожая, поэтому сейчас и приготовили индейку, чтобы, как говаривал папа: «Не оставлять же эту птичку в одиночестве». Большое блюдо мелкой рыбы — свежего улова мужа Марии с поездки на Миссисипи — вызвало удивление, а большая миска с сукоташем, и блюдо окры с кукурузой и горошком, и кое-какими неопознанными приправами привлекли внимание.

Блюда расположились вдоль одной линии, что напомнило Кларенсу один душевный ресторанчик в Джексоне с лозунгом: «Когда нет возможности отправиться к маме — приходи к нам!» Мама. Как же ее не хватает. Ничто не может ее вернуть на миг столь же реально, как запах и вкус этой еды на столе.

Тут были жареная курица и жареная окра, жареный картофель, свиные чопсы-фри и жареные зеленые помидоры, любимые Кларенсом. «Пожарить можно что угодно — не ошибешься», — говаривала мама. Кларенс не очень любил морепродукты, особенно устриц, но тетя Ида всегда обжаривала устриц во фритюре, как и мидий, и он ел их на ежегодных пиршествах. Кларенс по-прежнему не выносил запах читлинсов, но он вызвал поток воспоминаний, вместе со всеми другими ароматами. Он положил себе немного читлинсов, отдав дань ностальгии. Немного выбивающего слезу кайенского перца и острого соуса, на случай если что-то не полезет в горло. Всегда легче затолкать в себя еду, чем объяснять тетушкам, почему он чего-то не съел. Это была южная семья, и если южная женщина — будь она белая или черная — берется приготовить еду, то будешь есть, смакуя каждый кусочек, пока еда не полезет из ушей, и если тебя спросят, хочешь ли еще, то правильно ответить: «Да, мэм», и никак не иначе.