владычество2

— Ну, не так сильно, как я бы этого хотел. Мы оба стареем, я и Илайджи. Оба стареем, — он глянул на старшего сына, — Харли, у тебя еще сохранилась та музыка, что понравилась нам с Илайджи? Каунт Бейси, Лена Хорни, Дюк Эллингтон? Вот это была музыка, ай-ай-ай! Мы с Илайджи слушали ее, пока коровы не вернулись домой.

Харли пошел поставить музыку, а папа принялся за следующий рассказ.

Кларенс смотрел на Харли. Он вспомнил, как его брат выиграл государственный конкурс сочинений среди старшеклассников Миссисипи. Но когда они хотели забронировать ему место в отеле на церемонию вручения наград, то не смогли этого сделать из-за сегрегации. Харли никогда не забудет этого, как Кларенс не забудет учительницу объединенной школы, которая сочла его статью настолько хорошей, что решила: он списал ее откуда-то, а не сам написал. Ему так и не удалось убедить ее, что это не так.

— Где мы встречаемся на Кванза в этом году? — спросил Харли.

— Не знаю, куда ты идешь на Кванза, — сказал Кларенс, — но на Рождество мы собираемся у нас, да, Женива? Может, мы к тому времени уже переберемся в наш новый дом.

Харли покачал головой.

— Вы празднуете День независимости, который не распространяется на черных. Вы празднуете День благодарения людей, отнявших Америку у коренного населения. И празднуете Рождество Того, чьей религией белые подавляли наших предков.

112

Кларенс прикусил язык, чтобы ничего не сказать в ответ. За что все были ему благодарны.

— Ну, — сказала Марии, — Дэни и Фелиция могут быть довольны своими поминками, — сказала она дрогнувшим голосом. Было несколько странно, что она заговорила об этом через семь недель, но это была первая семейная встреча с тех пор.

— Если не принимать во внимание проповедника Дэни, дядюшку Тома, — заметил Харли.

— Брат, у тебя всякий, работающий не на государство или не на образование черных — дядюшка Том.

— Потому что я, во-первых, африканец, и лишь во-вторых,

— американец. Поэтому я отмечаю Кванза, а не Рождество.

— Что же, брат, расскажу тебе новость. Кванза придумали не в Африке. Ее придумали в Лос-Анджелесе. Американцы, между прочим!

— Ее придумали для того, чтобы люди помнили, что такое Африка. О чем ты, очевидно, забыл.

— Одно дело сказать, что наши предки прибыли из Африки. Другое дело считать себя африканцем. Если наши дети собираются жить в Америке, мы должны перестать говорить им о том, что они не принадлежат этой стране и не приживутся здесь.

— Какие у них шансы здесь, где белые теснят их? Расизм

— это болезнь. Вы не боретесь с ним. Это как вытирать нос при насморке — так простуду не вылечить. Слышали о докторе Ил-брихеме? Он жил и в Африке, и здесь, и считает, что расизм повсюду в нашем обществе.

— Его учили видеть его везде, — сказал Кларенс, — да, я слышал выступления доктора Илбрихема. Слышал, как он называл Америку страной расизма и угнетения. Интересно, не правда ли, что скажи он подобное о своей стране, находясь дома, его бы арестовали, и возможно подвергли бы пыткам. Зачем он приехал сюда, скажи мне, брат? Получить великолепное образование с тем, чтобы поехать домой и служить своему народу, так? Но он так и не вернулся, верно? Потому что тут высокий уровень жизни, жизнь хороша и уважают свободу. Если Америка так ужасна, почему бы ему просто не вернуться в Африку? И если там так хорошо, почему бы тебе не поехать с ним вместе?

— Я понял тебя, брат, — голос Харли дрогнул и зазвучал высокими нотами, — теперь, когда вся древесина распилена, болота осушены, хлопок обрабатывается машинами, а железные дороги протянуты из конца в конец страны, канавы выкопаны

113

и осталось начистить совсем немного башмаков, они говорят нам, что мы равны в возможностях. Они всегда лгали, лгут и сейчас. Поэтому, прошу извинить, что я не присоединяюсь к ва,м в том, чтобы пахать на них и дальше, Том!

Кларенс поднялся и вышел из комнаты, ища спасения на кухне. Вот сейчас, он знал это, в разговор вступила бы Дэни, успокоила бы его, напомнила бы о том, как близки они были с Харли раньше.

Дэни наблюдала за своей семьей. Она наслаждалась семейной встречей, смаковала разговор, была озабочена конфликтом. Ей пришлось приноравливаться, чтобы определить противоборствующие стороны. В основном это были образы воителей — защитников и атакующих, стражи и враги окружали разных членов семьи. Ей было приятно смотреть на воина, охранявшего Селесте.

— Как я могла быть такой слепой? — вопрошала она. — Как могла не видеть раньше воителей? Как могла не ощущать духовной войны, сопровождавшей меня каждый миг?

— Я часто удивляюсь тому же, — сказал Торел, — теперь ты смотришь новыми глазами. Глазами вечности.

Она смотрела теперь на Ангела-хранителя Кларенса. «Он так величественен».

— Твой брат доставляет Жартакелю много работы, — заметил Торел, — мой товарищ хранит от атак извне. Но многие из атак на твоего брата исходят изнутри его самого. Вести битву на два фронта — для нас роскошь.

— Так ты хорошо знаешь хранителя моего брата Жартакеля?