"- Чтобы войти в эсэсовские круги, подчеркнуть прочность своих связей с немцами, не исключал возможности получить через Биленберг доступ к Гиммлеру".
Следователь, конечно, осудил Власова.
Но вернемся к тому, что написал Штрикфельдт.
Во-первых, почему Власов не взял с собой Фрелиха, который должен был ехать с ним, а взял Штрикфельдта? Не потому ли, что Фрелих уже выступал в очень подозрительной роли "поставщика женщин определенного сорта для Власова" – это ведь он уже однажды привез Власову из Риги его "Марию-кухарку".
Во-вторых, почему это так вовремя погиб муж Адели Биленберг в 1943 году и именно у нас на Кубани? Кто и где его похоронил? А может, он просто попал к нам в "плен"? Может быть, его там "разработали"? Может быть… И еще, кто это поверит, что женщина, только что потерявшая мужа на Восточном фронте, его убили русские, такие, как генерал Власов, в одночасье влюбляется в русского, в одночасье оказывается у него в постели, в одночасье соглашается на брак с ним? Или ее муж не был "врачом войск СС", для которых каждый русский – только унтерменш? Или все не так? Может, Адель Биленберг знавала Андрея Власова давно, с того времени, как случилась та история с печатаньем "быстро, быстро, быстро" листовки из 13 пунктов? Не фон Биленберг ли скрывается под условной буквой "р"? Не одно ли это лицо? Задавал ли такие или приблизительно такие вопросы Власову следователь? Нет, не задавал. Нельзя было задавать.
Александр Колесник, когда он писал свою книгу "Генерал Власов – предатель или герой?", работал в Институте военной истории Министерства обороны СССР. Для него практически не было запретов на самые секретные архивные документы – шел 1991 год. Но и в этих благоприятных условиях он так и не смог докопаться до всех документов даже того процесса над Власовым в 1946 году. Александр Колесник искренне удивляется и спрашивает – "почему?". Почему процесс был "закрытым"? Почему все материалы и по сей день за семью печатями?…
А не поставить ли вопрос иначе, например, а был ли процесс вообще?…
Генерала Власова окружали две категории помощников. Первая в количественном отношении не особенно превышала группу, которую судила военная коллегия Верховного суда СССР в августе 1946 года. Эти люди, скажем так, были профессионалами. Как сам Андрей Власов. Есть очень любопытный документ в связи с этим.
"О присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии
Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР
Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет: Утвердить предложение Правительственной Комиссии о присвоении лицам высшего начальствующего состава Красной Армии воинских званий, установленных Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 7 мая 1940 года.
Присвоить звание генерал-майора:…
52. Богданову Павлу Васильевичу…
69. Власову Андрею Андреевичу…
135. Закутному Дмитрию Ефимычу…
414. Тру хину Федору Ивановичу…
Председатель СНК В. Молотов
Управляющий делами СНК СССР М. Хохлов.
Москва, Кремль 4 июня 1940г.".
Через два года четверо из этого "Постановления…" уже работали в Берлине, как говорится, в одной упряжке… Совпадение? Может быть.
Вторая категория помощников – очень многочисленная – состояла из тех, ради кого Власов и был послан в Германию. Это были наши, русские люди – растерявшиеся, сбитые с толку, загнанные в угол фашистским зверьем, гибнущие от голода и болезней, холода и пыток. И ни на минуту не надо забывать, что у Власова было его руководство в Москве. На него работали в Москве, как теперь бы сказали, мозговые центры, аналитики, располагавшие информацией гигантской, самой исчерпывающей от Нью-Йорка до Токио, возможностями безграничными. И Адель Биленберг появилась не вдруг, случайно, в баварских горах…
Вот какую "чудесную историю" рассказывает Штрикфельдт. Она случилась в январе 1943 года. Власов начал пробовать реанимировать идею "Русского освободительного комитета", который впоследствии должен был превратиться в "Русское Правительство", но наткнулся на запрет. Зыков, как говорится, вставал на уши – от имени Власова написал листовку из 13 пунктов, ее положили на стол Гитлеру, предлагал начать явочным порядком "говорить от имени "Русского освободительного движения"…" Но повсеместно они натыкались на категорическое немецкое "НЕТ".