Власовщина. РОА: белые пятна.

«Расположившись в лесах, дивизия приводила себя в порядок. На следующий день командир дивизии генерал Буняченко получил от командующего группой армий «Север», генерал-полковника Вейсе приказ о том, что дивизия поступает в распоряжение командующего 9-й немецкой армией, удерживающей оборону на этом участке фронта. Командующий 9-й армией, генерал от инфантерии Буссе дал приказ о подготовке второй линии обороны в 10–12 километрах от передовых позиций… Дивизия перешла в отведенный ей район обороны и приступила к инженерному оборудованию своих предпольных позиций. Штаб дивизии расположился в деревне Гросс-Мукров, а полки готовили оборону по линии реки Штаубе, между Рейхскрецем и Мюльрозе, юго-западнее Франкфурта-на- Одере».

Получается, что власовцев опять поставили за спиной у немецких полков. Но точно так же было и на Курской дуге. В какой-то момент битвы потрепанные немецкие дивизии попятились в надежде, что у них за спиной стоят надежные свежие власовские части, которые удержат атаки красных, но мы уже знаем, чем это закончилось — власовцы расступились и пропустили через свои порядки танки Жукова. Те ворвались в тылы немцев — и исход битвы был решен. Наше кодовое название Курской битвы — «Цитадель». Гиммлер это знал в мельчайших подробностях, это ведь он доложил Гитлеру о катастрофе на Курской дуге по вине 50 власовских дивизий. Почему он допустил повторение случившегося на Курской дуге? Ведь и здесь немцы не собирались идти в атаку, а стоять насмерть в обороне — за спиной у них дымилась столица тысячелетнего рейха, они удерживали участок обороны, через который самая короткая и прямая дорога на Берлин.

Ситуацию проясняет Торвальд. Оказывается, пока власовцы добирались до фронта, «20 марта Гиммлер покинул пост командующего армейской группой «Вайксель», выставив как причину «расшатанное здоровье»… На самом же деле он бежал от задания, которое не мог выполнить. С 22 марта фронтом на Одере командовал маленький, но крайне упорный генерал-полковник Гейнрици». Это что, случайность? Надо признать как данное, что роль Гиммлера в делах Власова вообще огромна, если не абсолютна. Вряд ли был Гиммлер завербован нашим Главным разведывательным управлением. Однако несомненно, что оно чем-то очень крепко прищемило ему хвост, заставив тем самым, скажем так, уважать Власова. Гиммлер «вдруг», «как гром с ясного неба» приказывает дивизии сниматься и следовать на фронт; Гиммлер «вдруг» после беседы с Власовым нарезает ему тот участок фронта, который указывает ему Власов… и «покидает пост командующего армейской группой», в состав которой он включил власовцев. Почему? Не потому ли, что знал — это повторение сюжета Курской дуги? Не потому ли, что знал: отвечать перед Гитлером придется ему, Гиммлеру, когда перед танками Жукова власовцы снова, как на Курской дуге, откроют фронт и они в одночасье окажутся у рейхстага?

Разумеется, у Гиммлера была своя игра, и, возможно, он готовился сменить Гитлера.

Когда же майор Швеннингер, что-то вроде Штрик-Штрикфельдта при Власове, в «первые дни апреля явился в штаб Гейнрици, чтобы осведомиться, на каком секторе фронта будет применена власовская дивизия, Гейнрици развел руками: он не имел ни малейшего понятия об обещании Гиммлера, — утверждает Торвальд и продолжает: — Сообщение о том, что в его районе будет действовать русская дивизия, вызвало у него отрицательную реакцию. Его охватило недоверие, разожженное еще больше отчаянным положением на фронте. Нервничая и раздражаясь, он спросил, неужели еще существует кто-то, кто верит в желание русской дивизии бороться на Восточном фронте?»

Если даже Гейнрици ничего не знал про русскую дивизию, то кто же, кроме Гиммлера, знал про ее переброску на фронт, да еще на самый ответственный участок, в смысле обороны Берлина? Почему в тайне?

«Генерал Гейнрици обменивался то растерянными, то возмущенными взглядами со своим начальником штаба, — пишет Торвальд, — а потом решил: Гиммлер приказал перебросить дивизию сюда, пусть он и несет всю ответственность за дальнейшее».