Власовщина. РОА: белые пятна.

22 апреля вся дивизия собралась в окрестностях Бад-Шандау, а на следующий день в штаб прибыл связной офицер генерал-фельдмаршала майор Нойнер. По всей видимости, Шернеру надоела эта игра в прятки… Майор Нойнер был уполномочен пригласить Буняченко прибыть 24 апреля в Гайду для разговоров с самим генерал-фельдмаршалом. Буняченко не протестовал. Он заверил, что двинет дивизию к Гайде и прибудет туда вовремя и что для него будет особой честью свидание с Шернером.

24 апреля и Швеннингер прибыл в Гайду. Шернер находился в сильном волнении. Это был тот день, когда советская армия замкнула тесное кольцо вокруг Берлина, а на фронте Шернера шли ожесточенные бои за отход в Чехию…

Поступили первые донесения о чешском восстании… Шернер метался и ждал Буняченко, но вместо него к нему прибыл командир отряда разведчиков майор Костенко и сообщил, что генерал не прибудет, так как у него произошла автомобильная катастрофа.

Шернер весь трясся от злости. Он неистовствовал:

— Свинство! — вопил он. — Ох, эта авиация! Если бы у меня сейчас была хоть одна эскадрилья, я бы свернул этих русских в бараний рог! Я бы им показал! Они бы у меня корчились!

Но у него в тылу не было ни одного аэроплана, ни одного батальона. Он ничем не мог воздействовать на Буняченко, хотя поведение «этого русского» заставляло корчиться его самолюбие.[225]

Наконец, 25 апреля Швеннингер нашел штаб Буняченко. Дивизия находилась в районе Шнейберга, северо-восточнее Течен-Боденбаха. Когда Швеннингер прибыл туда, он застал Буняченко с толстыми бинтами на голове, правой руке и правой ноге. Он подробно рассказал Швеннингеру о катастрофе, в которую он попал, размахивал рукой, и из всего его поведения можно было заключить, что он не испытывает никаких болей и что это — его очередная уловка…

Когда Швеннингер еще раз попробовал заговорить о возможных последствиях неисполнения приказа, Буняченко довольно добродушно ответил:

— Если кому-нибудь что-нибудь от меня нужно, он должен сам прийти ко мне.

После этого ответа он углубился в рассмотрение военной карты, отмечая линиями продвижение красной армии. Не обращая внимания, он встал и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Позже он до глубокой ночи советовался со своими офицерами.

На следующий день после полудня генерал-фельдмаршал Шернер передал по радио, что он лично посетит штаб Буняченко в Шнейберге на разведывательном аэроплане «Физелер-Шторх». Он приказал ждать его 27 апреля в 10 часов утра. Швеннингеру стало ясно, что положение настолько ухудшилось, что могущественный и несгибаемый фельдмаршал решил прибыть сам к непокорному русскому генералу.

Буняченко принял это сообщение с должным вниманием. Он все мастерски подготовил, распорядился выставить почетный караул в составе целой роты и полный оркестр.

Однако Шернер, очевидно боясь каких-либо осложнений, передумал и отправил своего начальника штаба генерал-майора фон Натцмера…

На следующий день дивизия уже двигалась по направлению к Топлиц-Шенау и 29 апреля упорно продолжала свой марш в южном направлении».

«За двое суток — 27 и 28 апреля — дивизия совершила беспримерный марш, пешком преодолев расстояние около 120 километров с одним пятичасовым отдыхом, — пишет командир полка Первой власовской дивизии Артемьев. — Благополучно выйдя на территорию Чехословакии, дивизия расположилась на отдых в районе Лаун, Шлан, Ракониц. Утомленные войска были способны только спать мертвым сном».

В это время в дивизии появился генерал Власов. Его неотступно сопровождала «группа немецких офицеров».

«Не сразу представилась возможность генералу Власову встретиться с генералом Буняченко наедине, в отсутствие немецкой свиты, которая ни на минуту не оставляла его наедине, — сообщает Артемьев. — Только на другой день генералу Власову удалось это сделать, и он прежде всего поспешил выразить свое полное одобрение решениям генерала Буняченко и действиями дивизии. В присутствии находившихся здесь командиров полков генерал Власов сказал, что он был поставлен в такое положение, что иначе не мог, как только обвинять дивизию и поддерживать требования немецкого командования. С полной искренностью он говорил:

«Немцы еще рассчитывают, что смогут использовать мое влияние, чтобы заставить наши войска воевать вместе с ними. Я всеми силами стараюсь поддержать в них эту надежду, иначе наши несчастные люди и наши войсковые части, находящиеся в Германии в беззащитном положении, могут быть подвергнуты жестоким репрессиям и это повлечет за собой новые, неисчислимые жертвы… Поэтому я не могу открыто одобрять ваши действия и быть вместе с вами…»

Генерал ГРУ Власов заговорил открытым текстом. Он выложил здесь, перед командирами полков, скажем так, — почти все этапы своей жизни «у немцев».