Власовцев в плен не брать

– Быстро – две белых ракеты! – крикнул комбат.

Старший адъютант батальона уже держал в руках ракетницу и тут же выпустил одну за другой две ракеты в сторону Чернавичской пущи по курсу первой пары штурмовиков.

Илы летели на штурмовку. Снизу под широкими плоскостями виднелись очертания подвешенных бомб и реактивных снарядов на коротких направляющих рельсах.

Провожая их взглядом, комбат сказал:

– Эх, попадут наши ребята под раздачу…

Эту дорогу Владимир Максимович знал хорошо.

Гурьян Микула не раз посылал его взвод в так называемые мясные рейды. Задание всегда было простым – добыть в одной из деревень пару овец или поросёнка, а если повезёт, корову.

На обратном пути легче всего в дороге было с коровой. Овец или свинью приходилось забивать и мясо потом тащить на себе или на саночках. А корову вели на верёвке. Главное, было не наследить. В лесу корова оставляла заметный след. К тому же зимой по глубокому снегу корову долго было водить тоже невозможно. И они ходили по дорогам или тропам, которыми каждый день пользовались местные.

Километрах в десяти от дорожной развилки, где у «самоаховы»[12] был постоянный круглосуточный пост с пулемётом, есть деревня Бодринковичи. Туда и нагрянули они однажды по первому снегу подразжиться продовольствием. Надо было готовиться к непростой зимовке. В отряде ещё в августе случилось прибавление – разродились сразу четыре жёнки, в том числе и подруга самого Гурьяна Микулы. Дети росли, и их нужно было прикармливать. В отряде было несколько коров. Но ртов на их молоко было ещё больше. К тому же почти все коровы пошли в запуск и прекратили доиться.

Найти в начале зимы корову с молоком было делом непростым. Местные подсказали: надо, мол, пошукать в Бодринковичах, там живёт семья Бородулей, старый Бородуля со старухой и три невестки. Пятеро сыновей Бородули добровольцами служили в одном из батальонов Союза белорусской молодёжи[13]. Почти каждую неделю они приезжали проведать родителей. Служили молодые Бородули с оглядкой на родительские заветы о том, что всякая война рано или поздно кончается, а хозяйство остаётся всегда. И потому всякий раз, наведываясь домой, пригоняли на свой хутор, в километре от Бодринковичей, то корову, то пару телят, то выбракованную кавалерийскую лошадь, то воз какого-нибудь добра. Всё это свозилось и сгонялось на просторное бородулинское подворье, заводилось в хлева, заносилось и складывалось в кладовках и погребах, как правило, после рейда по партизанским районам или очередной акции в еврейском местечке.

Турчин со взводом заявился прямо на хутор.

Сторожил бородулинское хозяйство полицай из местных.

Когда Турчин и двое разведчиков подошли к воротам, полицай даже не снял с гвоздя винтовку. Сразу понял, зачем они, эти люди из леса, забрели на хутор, и сразу спросил, овец или бычка будут забирать? «Нам нужна корова, – сказал Турчин и закинул ППШ за спину. – Яловая. С молоком».

Турчин теперь в подробностях вспомнил тот разговор и то, как после слов о корове и молоке, плечи полицая опустились, и тот сказал: «Не простит мне Бородуля». – «А тебя, голубь, свяжем и на крыльце положим». – «Не, хлопцы, стары не паверыць. Стрелять трэба. Хоць у ногу, хоць в куды…» – «До утра кровью изойдёшь. Ногу потеряешь». – «Лепш нагу, чым галаву».

Хозяйство на бородулинском хуторе велось исправно. Хата, крытая свежим гонтом. На задах, у самого леса рыга[14] с сушевней. Три высоченных аброга[15], набитые сеном и соломой. Четвёртый наполовину выбран. Хлева. Конюшня.

Пока выводили корову, пока картофелем набивали сидора, на дороге появилась санная повозка. Конь рысил прямо на хутор по узкой натоптанной унавоженной дороге. «Кто?» – спросил Турчин. «Нявестки Барадулины на дойку едуць. Ихни гадзину». – «Что ж ты сразу не сказал, сволочь!» – ткнул его стволом винтовки Рыкун.

К несчастью, вместе с Бородулиными невестками, ехавшими на дойку, в санях оказался кто-то из хозяйский сыновей. И когда, Турчин сделал предупредительный выстрел, чтобы остановить повозку в поле и уйти в лес, тот открыл частый огонь из винтовки. Первой же пулей был тяжело ранен один из разведчиков.

Рыкун тут же кинулся в конюшню и вывел коня. На него перекинули раненого.

Выстрелы по-прежнему доносились с поля. Рыкун несколько раз ответил.

Когда начался переполох, куда-то пропал полицай. Винтовка со столба тоже исчезла.

Турчин увидел, как Рыкун передал поводья Переборову, а сам нырнул в крайний хлев. Оттуда тут же послышался двойной выстрел. Рыкун выскочил из хлева, перезарядил винтовку и стрелял в поле, положив винтовку на прясло, пока не закончилась обойма.

И тотчас с опушки донёсся дружный залп взвода. Конь, всё это время понуро стоявший в поле рядом с санями, ломая оглобли, рванул в сторону и завалился набок. Там сразу затихло. Только женский голос какое-то время, пока они не углубились в лес, слышался в морозном воздухе. Женщина охала, монотонно и обречённо, как охают раненые перед концом.

«Наделали дел», – приговаривал Турчин, оглядываясь на свой отряд. Он следил, чтобы никто не отстал.