Власовцев в плен не брать

Иван осмотрел местность. Ночь ещё не утопила окрестности в своих чёрных маслянистых водах, и внизу хорошо просматривался широкий луг, похожий на поле, лес вдали, просёлок, рассекающий открытое пространство наискось. Да, подумал он, позиция – лучше не найти. Особенно для пулемёта. А кострище трогать не надо. За день углей нагорело много. Они теперь будут таять всю ночь и всю ночь отдавать тепло.

Они наломали сосновых веток и устроили между камней ложе.

Иван открыл банку тушёнки и поставил её на угли. Сразу потянуло приятным ароматом.

– Вот бы сюда картошечки, – засмеялся Иван, глядя, как оживилась Николь.

Она вопросительно посмотрела на него. И он, видя, что она не поняла его, принялся объяснять, как они у себя на родине в России пекли в золе картошку и какая она, только что из костра, вкусная. Он рассказывал о картошке, об осенних кострах на деревенских огородах, о своей деревне, об отце и матери, о деде Евсее, о сестре и брате. Он так увлёкся рассказом и говорил так много и так быстро, и почти всё по-русски, что Николь его уже совершенно не понимала. Она видела лишь, как ему всё это, о чём он ей сейчас пытается рассказать, дорого и как он по всему этому тоскует. Был момент, когда Иван отвернулся и вытер рукавом слезу. Николь заметила его жест и замерла.

– Братéнь сейчас воюет, – уже успокоившись, сказал Иван. – Он сейчас где-нибудь в Белоруссии. Бьёт проклятых бошей на Березине. Там, где русские войска когда-то хорошенько оттрепали Наполеона.

Николь вскинула голову.

– Наполеона?

– Да, Наполеона. Сто тридцать два года назад. Он был такой же, как и Гитлер. Гитлер пришёл освобождать нас от большевизма. А Наполеон – от крепостного права. Этот, нынешний, кончит похуже, чем ваш Бонапарт.

– У народа невозможно отнять его землю. Это никому не удавалось.

Согрелась тушёнка. Иван подцепил ножевым штыком банку и поставил её перед Николь. Они жадно ели тушеное мясо с галетами и, улыбаясь, смотрели друг на друга. Потом выпили по нескольку глотков вина из фляжки Николь.

После ужина Николь улеглась на ворохе сосновых веток. А Иван принялся обустраивать пулемётный окоп.

Сапёрной лопатой немного отбросил землю. Земля была притоптана овечьими копытами и вначале подавалась туго. Обложил периметр большими валунами. Установил пулемёт. Дорога внизу, в долине, сама долина и все подступы к плато были как на ладони. За спиной начинались горы. Оттуда, с гор, погоня не придёт. Это он знал точно.

Иван знал и то, что всю ночь здесь провести нельзя. Пастухи просыпаются рано, и на рассвете они уже будут здесь. Надо уйти раньше. Разгрести золу до углей и бросить туда сосновые ветки. Пустую банку из-под тушенки он закопал под бруствером и сверху положил камень. Никто не должен знать, сколько человек здесь ночевало.

Покончив с обустройством позиции, Иван поворошил золу. Живые угли сразу засветились. Пошло тепло. Он оглянулся на Николь. Свернувшись калачиком, она спала на ложе, устроенном ею на двоих. Место рядом пустовало.

Иван усмехнулся. Развязал ранец, вытащил охотничью куртку, которую он надевал зимой, когда было холодно, прикрыл ею девушку. Взял карабин, дозарядил два патрона и положил его на колени.

Если бы он был один, ночевать здесь он бы не решился. Ушёл бы в горы. Но Николь…

Если бы он был один… Если бы он оказался один, то вряд ли бы выбрался с дороги. Немцы уже начали обходить его. Заперли бы на том холме в сосняке, какое-то время, пока у него не кончились патроны, держались на дистанции, а потом взяли б живым.

Мысль о плене ужасала его больше, чем возможная смерть в бою.

Не спать! Не спать!

Вверху над соснами и над долиной высокими ясными гроздьями колыхались звёзды. Иван откидывал голову, чувствовал через сукно берета холод ночного камня. Он пытался сосредоточиться на звёздах. На мысли о том, что они, звёзды, точно такие же, что и в России, и что эта ночь ничем не отличается от ночи где-нибудь на лугах в окрестностях Подлесного…

Не спасть!

Пальцы машинально ощупывали затвор карабина и кольцо спусковой скобы.

Николь вздохнула во сне и подтянула колени к животу.

Она отдохнёт, и тогда они будут идти весь остаток ночи, всё утро, а с восходом солнца остановятся на днёвку где-нибудь в горах. Там уже будет безопасно. Можно даже развести костёр из сухого хвороста. А потом заняться поисками ещё более укромного места, чтобы провести те несколько суток, раньше которых нельзя возвращаться на партизанскую базу. Так приказал Арман. Его осторожность объяснима. Однажды в начале весны группа разведчиков, направленная в город, привела за собой «хвост». Жандармы и полицейские из местных окружили их первый лагерь. Пробиваться пришлось с боем, с потерями. Потом устраивались на новой базе, гораздо дальше от города.

Не спать!..