Власть безумия [СИ]

— Не вижу с тобой Рэми, — заметил, наконец-то, Гаарс. — Жаль, я бы с удовольствием повидал мальчика.

Миранис тоже с удовольствием повидал бы Рэми, да не мог, но Гаарсу этого знать было вовсе необязательно.

— Ты сделал, что я просил? — проигнорировал вопрос наемника принц.

— Да, жрецы ждут, ритуальный зал готов, — Гаарс с легким любопытством посмотрел на Лию. — Все, как ты пожелаешь, Мир.

Повозка вновь остановилась, на этот раз у тяжелого, побитого временем и погодой храма. Миранис вышел наружу, разминая затекшие ноги. Плащ из валенной шерсти казался тяжелым и слишком теплым: Мир взмок и теперь с удовольствием подставлял лицо дождю, надеясь хоть на какую-то прохладу.

За его спиной Гаарс помогал выйти из повозки Лие.

— Я рад за тебя, мой дорогая, — улыбнулся он. — И в то же время — беспокоюсь. Быть женой наследного принца Кассии — не слишком приятная участь.

— Ты много говоришь, Гаарс, — ответил Мир, бросая в плоскую глиняную тарелку золотую монету.

Сидящий до этого неподвижно жрец счастливо улыбнулся, подхватил монету и поспешно спрятал ее в складках хитона.

— А ты излишне щедр, мой друг… для рожанина-то.

Миранис ничего не ответил. Он и сам понимал, что не пристало ему разбрасываться золотом, но сегодня хотелось быть щедрым, сегодня почему-то тянуло броситься на колени и просить Радона о защите.

— Мир! — ладонь Лии нашла ладонь Мираниса. — У меня дурное предчувствие.

— Не хочешь быть моей женой? — усмехнулся Мир. — Боишься?

— Нет… но…

Лия замолчала.

Миранис посмотрел вверх, на высокие и тяжелые стены храма, освещенные по обеим сторонам тусклым светом фонарей, и пытался унять невесть откуда взявшуюся дрожь.

Неужели смерть так близко? Неужели ее дыхание, а не неизвестно откуда взявшийся пронзительный, бросающий в лицо брызги ветер, заставил кожу покрыться мурашками?

Не пристало принцу бояться. Не пристало медлить на мраморных ступеньках храма. Не пристало и сомневаться, если решение принято.

И Миранис сжал ладонь Лии еще крепче и, даже не оборачиваясь на телохранителей, вошел в распахнутую настежь дверь.

Они пересекли небольшой, неярко освещенный зал, опустились на колени перед статуей Радона, и Миранис бесшумно зашевелил губами, прося у верховного бога своей страны благословения и для себя, и для своей будущей жены, и для своего неродившегося сына.

Когда-нибудь его ребенка положат на алтарь у ног статуи Радона, когда-нибудь споют наследнику ритуальные песни жрецы, а на запястьях избранника богов, потомка двенадцатого, проступят синей татуировкой знаки рода повелителя.

Но сумеет ли Мир дожить до посвящения своего сына?

Тихо распахнулась боковая дверь, и в зал вошел жрец Радона, чьи темно-синие одежды в полумраке казались черными и напомнили Миранису плащи жрецов смерти.

Принца вновь пробила предательская дрожь. Жрец, будто не замечая волнения наследника, поклонился Миранису и, наклонившись к самому уху коленопреклоненного Мираниса, тихо прошептал:

— Мы ждали вас, прошу пройти за мной.

В соседней зале, роскошно обставленной и используемой для наиболее знатных гостей храма, было все так же темно и тихо.

Неярко светили по углам лампады, чадили горько пахнущим дымом, окутывая все вокруг пеленой таинственности. Отражались блики света от расписанных сценами из жизни Радона стен. Вон там великий бог принимает в чертоге своем клятву от братьев и сестер своих. Вот там наставляет двенадцать сыновей своих, а вот там склонился над младенцем, касаясь запястья его.

Миранис повернулся к алтарю. От запаха дыма, смешанного с ароматом увядающих роз, закружилась голова, пересохло в горле, и почудились в тишине едва слышные голоса…

Говорили, что это голоса богов, но Миранис думал иначе, — всего лишь воздействие дыма, наркотика, которым жрецы покоряли неокрепшие умы паломников.

Жрец тем временем встал между алтарем и Миранисом, дождался, пока подталкиваемая Арманом Лия нашла свое место рядом с принцем, и, взяв с алтаря гирлянду из роз, выжидательно посмотрел на наследника.

Принц понял его взгляд, нашел ладонью ладонь Лии, сплел свои пальцы с ее и чуть вздрогнул, когда гирлянда из роз коснулась кожи, и запротестовали против чужого прикосновения синие нити магической татуировки.

Льется тихая мелодия. Сильнее кружится голова, нестерпимо жжет запястья. Пальцы Лии становятся липкими от пота, дрожат, и Миранис сильнее сжимает руку девушки, успокаивая…

Скоро церемония закончится… еще немного…

Голос жреца, читающий заклинания на древнем, забытом простыми смертными языке, отдаляется. Кажется, что зал наполняется тяжелой, прижимающей к земле болью, пронзенной синими нитями власти. Жжет запястье, меняет на них узор татуировка. Тихо, едва слышно, стонет Лия, а Миранис, превозмогая боль, облегченно вздыхает.

Радон благословляет брак. Радон принимает его сына, будущего повелителя Кассии.

Воздух густеет, нити в нем играют интенсивнее, танцуют в такт мелодии, ускоряясь. Перед глазами пестрит. Сильно бьется сердце, стремится выскочить из груди, а боль вдруг плавно уходит, уступая место бескрайнему облегчению.