Власть безумия [СИ]

— Я заставляю тебя быть сильным и принять непростое, но необходимое решение, — поправила хранительница, все так же не повышая голоса. — Рэми, пойми, это необходимо. Это единственный шанс клана, Рины… и Мираниса. Без силы вождя тебе никогда не одолеть Алкадия. А здесь вы оставаться не можете… другим способом защитить принца я не могу… решай…

Решай…

Рэми сглотнул. Что тут решать?

— Рина носит ребенка Армана.

Рэми содрогнулся. Она читает его мысли, читает его чувства, знает, где тронуть, где надавить, чтобы Рэми ей подчинился, сделал так, как она хочет. А чего хочет сам Рэми?

— Я никогда не убивал хладнокровно, — сказал он.

— Иногда приходится, — ответила хранительница. — Элизар или Миранис, Рина, Арман, их неродившийся ребенок, потом будет Алкадий или Миранис. Не убьешь вовремя, потеряешь кого-то из них.

— В Элизаре течет та же кровь, что и во мне.

— Он — ошибка судьбы.

— А если и я? Ошибка?

— Время покажет, — честно ответила хранительница.

— Ты убила моего неродившегося сына, чтобы я выжил. Ты готова убить Элизара, чтобы…

— … выжил Миранис. А вместе с ним — ты. Такова жизнь и пора повзрослеть… вождь.

— Элизар силен. Что будет, если он убьет меня? Ты меня возродишь, и мы попробуем снова?

— Ты до сих пор не понял? С тех пор, как он тебя убил, он потерял расположение богини. Он думает, что вождь — он, но вождь — ты. Пожертвовав собой, дав себя убить, ты уже выиграл… он уже мертв. Осталось за малым.

За малым… Воткнуть ему нож в спину.

Рэми ненавидел богиню, за то, что поставила его перед выбором. Но еще больше он ненавидел себя, потому что выбрал убийство.

— Возьми!

Не поднимая глаз, Рэми сомкнул пальцы на прохладной рукояти кинжала.

В замке вождя было прохладно. Буря за окном уже приутихла и теперь лишь тихонько всхлипывала, царапая стекла ветвями деревьев.

Рэми криво улыбнулся: в менее подходящее время хранительница его перенести не могла: все тот же стол, все та же раскрытая книга, все та же медленно догорающая свеча. Рэми задумчиво подошел к столу, провел кончиками пальцев по прохладной, глянцевой поверхности. Пальцы почувствовали что-то липкое — кровь еще не успела до конца высохнуть — и почему-то тихое до этого море силы внутри томительно отозвалось, узнавая не саму кровь, а застывшее в ней дыхание смерти. Его, Рэми, смерти.

Пламя свечи вдруг дернулось, в последний раз, и погасло, погрузив комнату в тягостный полумрак. Танцевали на столе тени ветвей, вновь заплакал за стенами ветер, ломаясь в стены замка, и Рэми горестно вздохнул.

Он все еще сомневался, что поступает правильно. Смотрел на запачканный кровью стол, вертел в пальцах скальпель и вспоминал почему-то не того безумца, что вчера яростно кромсал его тело, а мягко улыбающегося Элизара за празднично убранном столом. Вождя, что склонялся над рукой Калинки и шутливо отвечал на шутки Мираниса.

То, что видел Рэми вчера: хладнокровный убийца, человек, способный избить собственную сестру — это наркотик и болезнь.

То, что было на приеме — он настоящий. И Рэми не понимал, не мог понять и принять, почему в стране целителей никто не мог исцелить собственного вождя? Неужели настолько они слабы?

— До какой черты должен дойти вождь, чтобы ты перестал его жалеть? — спросила телохранительница. — Неужели для этого надо, чтобы на этот стол легла Рина? Мать твоего племянника?

Рэми вздрогнул.

— Дай мне время.

— Ни у кого из нас нет времени. Время теперь исчисляется человеческими жизнями. Маг, познавший вкус крови, вряд ли остановится сам. Когда вождь проснется, он вновь пойдет убивать.

Этого ты хочешь?

— Хорошо, я понял.

Рэми кинул прощальный взгляд на стол и еще успел заметить, как с него исчезают пятна крови. Усмехнулся — замок, как и хранительница, просто хотел ему напомнить о вчерашнем либо просто показать, что он сочувствует.

Ветер за окном вдруг перестал биться в окна, и над Виссавией пронесся теплый, горестный дождь, отзываясь внутри светлой грустью. Рэми вздохнул — такая отзывчивость магической страны его не радовала. Скорее — пугала. Значит, хранительница все же права и в этом проклятой Виссавии все, помимо людей, Рэми уже приняли. Только сам он себя принял? Сам он хотел остаться в клане?

— У тебя нет выбора, — вновь вмешалась хранительница.

Рэми великолепно знал, что у него нет выбора, но в то же время чувствовал, как что-то внутри сопротивляется, и что легкий на первый взгляд кинжал кажется страшно тяжелым, а вспотевшие пальцы так и норовят выпустить прохладную, покрытую рунами рукоять.

Обнажив клинок, он продолжил бесшумно подниматься по широкой лестнице, устав удивляться безлюдности и тишине огромного и неуютного замка. В этой Виссавии все было странно и неправильно.

Но у Рэми действительно не было выбора.